Сергей Мельник - Возвращение
— Но что ты можешь противопоставить целой армии мятежников? — Аль недоуменно уставился на меня. — Ты представляешь себе этот поток, всю эту армаду, что сейчас движется на нас?
— Что противопоставить? — Я улыбнулся. — Есть у меня кое‑что, что я могу еще скрутить под нос всей этой нечести.
Аль заозирался по сторонам предчувствуя неладное и, явно правильно улавливая мой взгляд.
— Что же это? — Затравленно несколько спросил он.
— Ты. — Я расплылся в плотоядной улыбке. — Ты мой друг остановишь это вторжение.
* * *Помню в бытность свою молодую студенческую, когда сердце пылало страстью юношеского максимализма, когда принципиально важно было отморозить уши назло маме не одев шапку, я выучил презабавный тезис, выхваченный мной из какой‑то литературы, и звучал он, если память мне не изменяет так…
Анархия — мать творчества. Освободившись от социального давления, люди естественно начинают изобретать и творить, искать красоту и разум, плодотворно сотрудничать. На удобренной почве даже из самых маленьких семян вырастают большие деревья с великолепными плодами.
Конечно, со временем и малой толикой жизненных «трендюлей», человек даже в полном отторжении социума, приходит к мысли, что закон, он не только ограничивает тебя в праве крикнуть посреди площади в толпе дерзкое — «пиписька!». Но, так же, еще и защищает тебя от того парня с палкой в руках, который не прочь «шандарахнуть» тебя от души в душу за душу, по братски по горбу, только лишь за то, что ему показалось, в его больном воображении, что «пиписькой», ты назвал именно его.
Мы законами ограждаем себя от себе подобных, ибо каждый в душе помнит и знает, Homo homini lupus est, человек человеку волк.
Вот она мать творчества и «вытворячества» в полной своей красе, вот они семена сотрудничества, и изобретательства в действии, вот они чудесные деревья с плодами. Город захлестнул разбой, убийства и простое аморальное насилие сильнейшего кулаком к слабейшему по нисходящей далее.
Прогнозируемое беззаконие, наибогатейшие купцы с личной гвардией ушли, а на тех, кто по проще накинулись, словно стая волков «дербаня» их в клочья, и главное кто? Правильно, бывшие защитники отечества, те у кого было оружие под рукой, те кто первыми узнал, что власть меняется, что предъявить им уже не чего, но зато есть возможность, отличится перед новыми хозяевами.
Бывшие регуляры короны, часть гвардейцев от северных баронств, не слабая такая волна мародеров и дезертиров, как по команде в одночасье принялись грабить Касприв, переворачивая его вверх дном, учиняя дебош и поджоги, впадая в непотребное пьянство.
— Они же давали клятву королю! — Герман, позвякивая доспехом, нарезал круги, по главному штабному шатру мешая мне с Алем корпеть над формулами и книгами, так как не без основательно опасаясь разбойников, мы переехали в лагерь легиона, все еще остающийся оплотом порядка, в море хаоса и всеобщей вакханалии упадка духа. — Эти солдаты еще вчера защищали нас своей грудью и своей кровью, еще вчера мы благородные, держали их в своих замках, доверяя честь своей семьи! Мы верили им! И что теперь?! Как это вообще возможно?!
— Пора цветения трав, когда поет иволга и склоны гор одеваются в зеленый наряд, — это обманчивая видимость нашего мира. Когда деревья обронят в воду листву и скалы, будут стоять оголенными, тогда людскому взору воистину явится доподлинное естество Неба и Земли. — Важно и возможно даже по существу ответствовал ему господин Ло, сидя в медитативной позе и не открывая глаз.
— А? — Герман запнулся на шаге, пытаясь понять непонятное, объять разумом необъятное.
— Он говорит. — Граф Десмос недавно вернувшийся со своими ребятами в лагерь, разливал по бокалам различные вина, по долгу останавливаясь у початых бутылок, что бы втянуть своим усовершенствованным обонянием не раскрытые грани винных букетов. — Срывая с людей маски человечности, будь готов к тому, что у некоторых это были на самом деле намордники.
— ЧоО? — Герман де Мирт в еще большей озадаченности зашарил взглядом по всем присутствующим.
— Страха «нема» у холуёв. — «Чвиркая» правильным камнем по лезвию меча, свою лепту в воспитание молодежи внес Семьдесят Третий, наш верховно главнокомандующий всем легионом.
— Они же клялись…Они же служили, с нами все вместе… — Герман устало опустил плечи.
— Мальчик мой, нам нечем платить по счетам их надежд, на то, что в будущем им будет жалование, теплая койка и положенный обед. — Рыжебородый барон Кемгербальд сидел за шахматной доской напротив барона Пиксквара, последнего вокруг которого еще держался костяк гвардии, вернее все, что от нее осталось.
— Ульрих! — Закиданный нравоучениями герцог де Мирт, повернулся в мою сторону, видима ища хоть с моей стороны, какой‑то моральной поддержки в своем неверии в истинную суть вещей. — Ты то чего молчишь?!
— А что я могу сказать? — Я устало потянулся, вновь возвращаясь к алхимику и тому труду, который мы с ним на пару сейчас выводили уже второй день кряду на бумагах, а вечерами в моей переносной лаборатории. — Это даже хорошо.
— Хорошо?! — У Германа отвалилась челюсть от моих слов.
Господин Ло слегка приоткрыл заинтересованно один глаз, а граф Десмос и господа бароны соизволили повернуться в мою сторону, в то время как со стороны Семьдесят Третьего послышался ехидный смешок.
— Определенно не плохо. — Пожимаю плечами, не отрываясь от дел. — Ведь на месте города могли быть мы с вами господа, не кинься вся эта сволочь грабить город, она бы изрядно поистрепала нас, а как вы понимаете, мы сейчас не в том положении, где стоит еще и на эту проказу кидать головы своих людей.
— Ну, так‑то да. — Задумчиво за всех выдал барон Кемгербальд. — Мы успели вывезти семьи, успели собрать всех в единый кулак и даже времени у наших солдат еще в запасе перед смертью неделя по прикидкам разведки. Вроде как отдохнем…
— Это конец. — Безжизненным голосом полным пессимизма, наконец, подвел черту де Мирт. — Мы все уже мертвы господа.
Повисла тяжелая пауза, каждый из присутствующих потупил взгляд в пол, уходя в свои мысли и свои внутренние переживания.
— Я жил не праведной жизнью, но видят боги в вашей компании мои друзья я с легкостью приму смерть в бою! — Граф Десмос первым нарушил тишину, салютуя собравшимся бокалом с вином.
— Это будет славная битва и, нет большей чести для воина, чем встретить смерть в сражении. — Кивнул лысый череп монаха.
— Никто никогда не скажет, что фамилии баронов севера запятнали себя трусостью. — Впервые подал голос Пиксквар. — Все кто с нами останутся с нами до конца.
