"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич
Герцог с удовольствием допил кофе.
– И напоследок, если все предыдущее вас не убедило. Я захватил Солтаун в сражении. Вы-то переждали в сторонке, но ополченский гарнизон имел неосторожность принять бой. Как следствие, корабли и золото, и все прочее, что осталось в стенах города, я по праву могу взять себе как военный трофей.
Купцы обменялись кислыми взглядами.
– Мы нижайше согласны со всеми доводами вашей светлости, но позвольте хотя бы обсудить сумму! Пускай бы речь шла о тридцати тысячах, тогда бы еще…
Эрвин с улыбкой покачал головой:
– Сперва я собирался требовать шестьдесят тысяч, а десять оставлял на торг. Но позже оценил мастерство, с коим вы затуманили головы моих спутников, избавив их от бремени трезвого рассудка. Мне пришлись по нраву кофе и темноволосая девушка. Потому я сразу скинул десять тысяч, без торга. Осталось полсотни тысяч золотых, господа. Немножко больше, чем один Священный Предмет.
* * *
На военной карте Южный Путь напоминал пробку в бутылочном горле. Плотно вогнан в пространство между морем и Дымной Далью, не дает Северу добраться до лакомого вина: Земель Короны. Отмеченное красным пунктиром войско Эрвина срезало верхнюю четверть затычки, но не ровно, а наискось. Вдоль побережья моря красная линия вонзилась глубоко в пробковую мякоть – аж до уровня Лабелина. Поверни сейчас строго на запад – и за неделю придешь в столицу герцогства. Центральная красная стрелка – корпус графа Майна – проделал лишь полпути до Лабелина и замер жирной точкой на берегу Мудрой Реки, где и оставил его Эрвин. А крайняя восточная стрелка прошла и того меньше, вонзилась в пробку всего на тридцать миль. Там она уперлась в преграду: неровный штрихованный овал, обозначивший город Дойл – третий по величине в Южном Пути.
Если бы к Дойлу пришел сам Эрвин, он, возможно, сумел бы убедить бургомистра и лорда. А может быть, мещане сами открыли бы ворота, прослышав о герцогском милосердии. Но восточным корпусом командовал генерал-полковник Стэтхем: безжалостный кайр, упрямый, как кувалда. Из той породы воинов, каких зовут северными волками. Первым делом Стэтхем пригрозил мещанам, что спалит город дотла, если они сейчас же не сдадутся. Северный волк и сам по себе внушал страх, а угроза утроила ужас. Мещане не рискнули сдаться в плен хищнику. Город заперся и окаменел.
Стэтхем видел за собой превосходство: он имел шесть тысяч воинов, гарнизон Дойла – всего семь сотен. Но кроме семисот опытных бойцов на стены города вышли пятнадцать тысяч мужиков: мастеровых, торговцев, конюхов, слуг… Стэтхем бросился на штурм – и откатился. Атаковал вторично – снова отпал, потеряв почти две сотни кайров. Честолюбие принуждало к новому штурму, ибо в это самое время неопытный Эрвин праздновал победу у Мудрой Реки. К счастью, Стэтхем не пошел на поводу у гордыни. В окрестностях Дойла имелась сосновая роща. Северяне вырубили ее под корень и соорудили сотню штурмовых машин. Войско встало осадным лагерем, камнеметы принялись день и ночь долбить по стенам. Но точность боя была невысока, стены Дойла – крепки, а метательные снаряды – мелки. Южный Путь – холмы, не горы; больших валунов тут не сыщешь. Горожане заделывали бреши в стенах почти с той же скоростью, с какой камнеметы их пробивали. Стэтхем испробовал и зажигательные снаряды – бочонки смолы. Но зажиточные горожане Дойла, как назло, покрывали свои дома глиняной черепицей, и смола просто сгорала на крыше, так и не вызвав пожара.
Миновал месяц прежде, чем Стэтхему улыбнулась удача. Путевцы ослабили бдительность, а северяне под пеленою дождя стянули камнеметы на один участок и несколькими залпами проломали изрядную брешь. Кайры хлынули в город. «Да будет известно милорду, – писал Стэтхем в нынешнем донесении, – что нижний город Дойла был захвачен в течение трех часов. Лишь половина мещан успела укрыться в верхнем городе, а прочие погибли либо взяты в плен. Потери славного войска вашей светлости составили всего семьдесят два кайра и двести десять греев».
С первого взгляда походило на описание победы. Однако Эрвина очень смущали два словечка: «нижний» и «половина». Он-то бывал в Дойле – заехал весною по пути из Фаунтерры в Первую Зиму, распил кувшин вина и сыграл партейку в стратемы с тамошним маркизом Джеремией. Маркиз, кстати, оказался неглупым пареньком, приятно было побеседовать… Но дело не в нем самом, а в его замке. Так называемый Верхний Дойл – это массивная крепость, вознесенная на двухсотфутовом холме. За стенами толщиною в четыре шага скрывается дворец маркиза, костел, кварталы знати, казармы, арсеналы, амбары. Это даже сложно назвать замком – скорее, город в городе. Людей – предостаточно, запасы продовольствия огромны, стены, сложенные с высотою холма, кажутся скалами. Эрвин тогда еще пошутил: «Я бы лучше отгрыз себе локоть, чем пытался штурмовать эту твердыню!» А маркиз в ответ хохотнул и хлопнул его по плечу: «Ты – мудрец, Ориджин! Зришь в корень». И вот теперь Стэтхем сообщает, что всего лишь половина жителей нижнего города – читай, тысяч семь-восемь боеспособных мужиков, – укрылась в Верхнем Дойле. Ну, и как, тьма сожри, генерал-полковник собирается взять такую крепость да с таким гарнизоном?!
Вдобавок, Стэтхем поставил себя в глупое положение своей клятвой – сжечь Дойл, если мещане не сдадутся. Вот он вошел в нижний город – пора зажигать костры, чтобы не прослыть бессильным пустомелей. Но домики черни дают хоть какое-то прикрытие на подступах к Верхнему Дойлу. Сожги их – и будешь наступать средь чистого поля, на радость стрелкам гарнизона. А они, стрелки-то, станут лупить с двойным усердием – теперь, полюбовавшись, как сгорают их дома…
Стэтхем завершал донесение мажорной нотой: «Клянусь, милорд, что железом, огнем и голодом я возьму Верхний Дойл до прихода зимы. Тылы станут безопасны, и ничто не сдержит вашего удара по нечестивцу Адриану!» Но Эрвин слабо верил в выполнимость клятвы. А если вдуматься, то даже боялся, что Стэтхем таки выполнит обещанное. Чтобы взять твердыню в столь краткие сроки, суровый полководец положит половину своего корпуса. Эрвин потеряет седьмую часть всего войска. А соотношение сил против имперских искровиков и без того траурное…
Заслышав эту мысль, тревога радостно встрепенулась. Эрвин рыкнул на нее:
– Даже не начинай!..
Красная линия фронта на карте смотрелась криво и болезненно – будто гнилой обломок зуба. Эрвин знал, а тревога знала и подавно: ему придется выбрать одно из двух зол. Либо…
– Ваша светлость, – доложил адъютант, – кузены Деймон и Роберт, граф Лиллидей, а также полковники Хортон и Блэкберри просят об аудиенции.
– Просите, – кивнул Эрвин, а про себя поразился: и что вам нужно – всем одновременно?
Полководцы вошли, с позволения герцога расселись. Красавчик Деймон почесал вишневый крест на груди – особый знак отличия, придуманный Эрвином. Заговорил весело, но с тенью принужденности:
– Кузен, как ты помнишь, мы вчера немного… эээ… заплутали в лабиринтах дипломатии. Ход твоих переговоров с купцами Солтауна был так причудлив, что мы с братом не поспели за стремительным полетом мысли. Только нам и осталось, что молча наслаждаться… твоим красноречием.
В иное время Эрвин улыбнулся бы удачной остроте, но сейчас почувствовал: Деймон пошутил намеренно, чтобы смягчить начало неприятной беседы.
– Благодарю, кузен… И что же?
– Ну, словом, мы не уследили за всеми нюансами, но одна штука и мне, и Роберту, и графу Лиллидею запомнилась ясно: ты отдал купцам корабли.
– Верно, так и было.
– Прости, кузен… а зачем ты это сделал?
Внезапно Эрвин понял: вопрос исходит не от Деймона. Уж кто-кто, а Деймон ни капли не робеет перед герцогом. Хотел бы спросить – пришел бы сам и сразу спросил. Исход переговоров взволновал других полководцев, а кузена лишь попросили начать беседу. Деймон молод, к тому же, любим Эрвином. По одной из этих двух причин герцог простит ему бестактный вопрос… Скверная хитрость. Нет, хитрость хороша, скверно то, что ближайшие люди сочли нужным применить ее.
