Ирина Ванка - Сказки о сотворении мира
— Поэтому я обратилась к человеку, который не прячется за глупые категории, но ищет и находит. Или я не по адресу обратилась?
— Одно могу обещать твердо: сделаю все, что смогу. Могу я рассчитывать… — спросил Макс и протянул ладонь, чтобы еще раз поцеловать руку графини. Графиня позволила, но без лишнего энтузиазма. — Могу я, в случае успеха, рассчитывать…
— Можешь рассчитывать на что угодно, — подтвердила графиня.
Жорж с Луизой присоединились к компании перед началом второго акта. Прозвенел звонок, мигнул свет, но графиня не двинулась с места. Компания продолжала стоять рядом с ней. Мира сомневалась, что поступила правильно и не выложила лишней информации. Собственно говоря, она вообще не выложила информации потому, что Макс ничего не спросил, и это выглядело особенно странно. Графиня анализировала, ее товарищи не торопились занять места в ложах.
— Луиза, — нарушил паузу Жорж, — дочь известного конструктора летательных аппаратов…
— Изобретателя летающей тарелки, — предположила Мира, продолжая размышлять. — Что он сделал? Продал инопланетянам патент?
Графиня подняла глаза. Луиза ничуть не обиделась, должно быть, ни слова не понимала по-русски, и это характеризовало вкус Копинского не с лучшей стороны. Графиня мало знала о людях, которых Жорж причислял к «приличному обществу». Одно могла сказать точно: здесь каждый уважающий себя человек в совершенстве владеет русским. Даже если этот язык ему не родной… даже, если его не связывает с Россией роман великого Льва Николаевича, прочитанный в школе… даже если он понятия не имеет, где находится эта Россия… Чем дальше от России «приличный человек» — тем легче он присваивает себе русские имена, а также фамилии, которые кажутся ему похожими на русские. Русской графине нечего было присвоить, она чувствовала себя одинокой в холодном мире, освещенном далекой звездой, под которой нет дня и ночи, только вечная темнота и убийственный холод.
— Не хотите присоединиться к нам? — предложил Макс, и графиня поймала на себе сразу три вопросительных взгляда.
— Разве ваша ложа не заполнена до отказа? — удивилась она.
— Присоединиться к нам после представления, — уточнил Макс. — Мы собирались в римские термы. Там чудное вино… Мне известно, что ваше сиятельство — тонкий ценитель…
— В другой раз с удовольствием, — ответила графиня, — сегодня я без купальника.
— Она сегодня не в духе, — добавил Зубов. — Помоги ей, Макс. Она год мечется в поисках этого парня. Мы попробовали все, что смогли. Я ничем не могу ей помочь…
Мирослава отправилась в ложу, Жорж задержался, чтобы пояснить Копинскому глубину душевного дискомфорта своей подруги. Копинский проводил графиню внимательным взглядом.
Жорж вернулся в ложу, когда тенора уже пели арии на дне океана. Их ноги превратились в изящные плавники, глаза округлились на макушке, булькающие интонации стали преобладать в музыкальных звуках.
— Тебе бы выдали простынь, — проворчал Жорж. — В термы никто не ходит в купальниках, чтобы ты знала на будущее.
— Я обязана была согласиться?
— Разумеется. Только слабоумные отказываются от приглашения в римские термы. Мало, что ты проявила тупость, ты лишила себя удовольствия…
— Я здесь не для того, чтобы получать удовольствие.
— А для чего? — удивился Жорж. — Что тебя в этой жизни волнует, я могу, наконец, узнать… после стольких лет отношений с тобой? Наряды тебя не волнуют, деньги — тоже. Тебя не интересует даже семья. Хорошо, возможно, я не герой твоего романа, но почему тебя не интересуют дети?
— Не начинай, Жорж!
— Если ты объяснишь, что тебе нужно от жизни, мы, возможно, закром тему.
— Квартира с теплой ванной, бутылочка Бордо и теннисная ракетка, — ответила Мира. — Все остальное может отправляться в римские бани вместе с Копинским.
Собеседники перестали шушукаться, уставились на сцену. Зрелище восходящего Солнца из бассейна зеленой воды заворожило всех. Оркестр играл величественную музыку, невидимый хор пел под крышею театра. Только Макс Копинский бессовестно таращился в бинокль на графиню.
— Как ты сказал фамилия носатого старика? Гурамов?
— Ашот Гурамов.
— Жорж, мне бы прокатиться на недельку в Россию.
— Зачем?
— Это мои дела. Они тебя не касаются.
— Что тебе нужно в России, Мира? Скажи мне прямо, что ты еще не сделала в этой ужасной стране, чтобы забыть о ней навсегда?
— Мне кажется, я созрела поговорить с Натаном.
— О чем?
— Когда-нибудь все равно придется встретиться с ним.
— Если тебе не поможет Макс — тебе никто не поможет. Все, что ты могла сделать сама, ты сделала. Ты сделала даже больше. Теперь просто подожди, дай ему время.
— Нет, Жорж. Я не сделала в России самого главного. Мне надо было сразу поговорить с Натаном.
— Чтобы сделать больно себе и ему?
— Да, — согласилась Мира, — чтобы больнее уже не было никогда.
В самолете Мира поняла, что совершила ошибку. Она обратилась не к тому, к кому следовало обратиться с самого начала. Не тем Богам вознесла молитвы, не на тех Ангелов понадеялась. Весь год она, по сути, бездарно пускала пузыри со дна океана. Ее глаза видели только обман, ее вера в удачу была сплошным самонадувательством. Она вспомнила, что оставила в России главное: точку отсчета, с которой ее жизнь однажды перестанет нестись по ухабам и встанет на ровные рельсы. Она ковырялась в иллюзиях, не подозревая, что реальный мир, если таковой действительно есть, живет по другим законам. Она оставила в России то, с чего должна была начать поиск: единственное и неповторимое звено, связывающее человека с мистической личностью Ангела, радеющего о человеческом счастье. Она оставила в России реликвию, не украденную человеком в чужом раю, не купленную им на базаре, и не выменянную на чистую совесть. Она оставила единственное завещание Ангела человеку, о котором знала. Завещание существа, которое радело за человеческий род, и смылось, не доведя до конца благородное дело; решило, что миссия исчерпана одним намерением. Только в «Театре на Краю Вселенной», перед заключительным актом, Мира поняла, что не сделала за этот год ничего. Ей в голову пришла простая и гениальная мысль: нет смысла обращаться за помощью к «парням» плохим и хорошим. Не стоит просить человечество, которому нет дела до самого себя. Самое время бросить силы на поиски беглеца, который заварил кашу, а теперь не видит пузырей на воде и не слышит молитвы. Любой ценой, пока не стало поздно, пока не угасла вера, не отвалились ноги. Теперь графиня точно знала, как действовать: найти бесценную книгу и развести костер до небес! Надо сделать так, чтобы сам Эккур… если в его трусливой душе сохранилась хоть капля достоинства, захотел поговорить с человеком. Мира решила драть из книги листы и кидать в огонь до тех пор, пока заступник не явится перед ней в полный рост и не заговорит понятным ей языком. «К черту все на свете драгоценные знания, — решила графиня, — потому что светлые намерения теряют смысл, если нет человека, для которого создана Вселенная. Все благодеяния Ангелов — пустая возня перед страхом войти в человеческий мир и жить этой жизнью, лишенной разумной цели». Этическая сторона поступка графиню не волновала. Она чувствовала свою правоту и готова была платить по любым счетам, но потом, когда будет за что заплатить… когда ей выкатят счет на сумму достаточную для покупки новой Вселенной, где все устроится наилучшим образом…
