Тимофей Печёрин - В режиме отладки
Аналогичным образом поступали и в Скотланд-Ярде. И, как бы там ни было, а детективу Лохмису (согласно тому письму) надлежало «быть как штык». Впрочем, надо сказать, он и был в тот момент как штык: как старый, изрядно погнутый, заржавевший и затупленный штык от антикварной винтовки, что успела побывать во многих сражениях.
— О, мой Бог! — такой была первая фраза детектива, когда он переступил порог гостиной в поместье миссис Клушин — места, где и произошло убийство хозяйки, — ужасное преступление! И какое изощренное! От убитой не осталось даже трупа… только меловой контур на полу. И крови… Бог мой, сколько же крови!
— На самом деле труп был, — ленивым голосом отозвался констебль, дежуривший у входа в гостиную, — но его уже отвезли в морг. Кстати, оттуда же просили передать…
Констебль достал из кармана желтую, кое-как свернутую (или, скорее, основательно скомканную) бумажку, развернул ее и прочел-пробубнил:
— Смерть наступила вследствие множественных ранений, нанесенных острым режущим предметом. Оттого, похоже, и крови столько, — закончил он уже фразой от себя.
— Все ясно, — изрек детектив Лохмис, фанатично сверкнув очами и зачем-то подняв указательный палец, — острые режущие предметы — это что? Правильно, ножи и ножницы. А кто их использует? В общем, под подозрение автоматически попадают личный повар и личный парикмахер миссис Клушин. И… кстати: само-то орудие преступления уже нашли?
— Нет, — равнодушно отвечал констебль, — вас ждали.
— Хорошо. Хорошо… — пробормотал сыщик, одновременно осматриваясь, — значит, придется искать самому… Ножницы или нож… ох, а это что такое?
И он осторожно поднял с пола валявшийся там предмет.
— Скорее, все-таки ножницы, — констебль пожал плечами, — только… странные они какие-то. Наверное, садовые.
— Так значит са-до-вые, — проговорил Лохмис, — и что же из этого следует?..
— Извините, — небольшого роста человечек в рабочем комбинезоне проворно переступил порог гостиной, а констебль банально не успел его задержать, — простите, джентльмены, я забыл здесь… свой рабочий инструмент. Вот эти ножницы, да…
— Но вообще-то это место преступления, — недовольно, хоть и без особого рвения напомнил констебль, — а эти ножницы — предполагаемое орудие преступления.
— Но это еще и орудие труда, — возразил вошедший, — моего труда. Видите ли, я садовник, и без этих ножниц я не могу работать.
— Полно вам, сэр, — примирительно молвил Уотс Лохмис, — еще не факт, что ножницы — орудие преступления. Зато факт, что без них этому джентльмену… как вас, кстати?
— Джек. Джек Риппер, — скромно, но с достоинством представился садовник, — я работаю в этом поместье.
— Это мы уж заметили, — проворчал констебль, — интересная, кстати, у вас фамилия: похожа на «ripper» — потрошитель.
— Или на RIP, — не преминул подхватить и детектив Лохмис, — Rest In Peace, «покойся с миром».
— На самом деле это не фамилия, а прозвище, — еще более скромным и смиренным тоном возразил Джек, — я получил его в Уайтчепеле… на стажировке. За свой стиль работы… да. Ну так что? Могу я забрать свои ножницы?
— Разумеется, — сыщик с готовностью вручил их садовнику, не обращая ни малейшего внимания на констебля — на его стремительно мрачнеющее лицо и скрежет зубов.
Получив желаемое, садовник Джек немедленно удалился.
— Все-таки зря вы это сделали, — сказал констебль, — рабочий инструмент этого малого на месте преступления — чем не повод для подозрений? Да и натоптал здесь опять же… свинья такая.
— Не мешайте расследованию, — неожиданно резко одернул его Лохмис, — детектив здесь я, и я решаю, кто под подозрением, а кто — нет. К тому же натоптано здесь было и до него; видите, сколько грязи?
— Ага. И следы — не отличить, какие от убийцы, а какие от этого… садовника.
Сие ехидное замечание детектив Лохмис проигнорировал… как, впрочем, он делал всегда, едва заходила речь хоть о малейшей зацепке. Такова уж была «изюминка», если угодно — метода этого сыщика, выделявшая его из серой массы профессионалов.
— Ну, и как успехи? Есть уже версии? — это на место преступления пожаловал сам инспектор Джон Трейдлз из Скотланд-Ярда. И, движимый собственной суетливостью, вместо «доброго дня» сразу начал с расспросов.
— Обозначен круг подозреваемых, — с важным видом отвечал Лохмис, — повар, парикмахер… еще, возможно, кухарка и мясник. Ах, да: еще под подозрением любой из прислуги, кто ходит в грязной обуви.
— В грязной обуви? — переспросил Трейдлз и немедленно сделал соответствующую пометку в небольшой тетрадке, которую всегда таскал с собой, — здешний садовник, например… Хорошо, а как насчет улик?
— Улик? Улик? — последний вопрос изрядно взволновал детектива Лохмиса, и он принялся бестолково озираться, пытаясь выхватить из обстановки гостиной хотя бы что-нибудь, что могло сойти за улику.
Но, увы! Состояние сыщика нимало не способствовало цепкости взгляда и сообразительности. Оставалось уповать лишь на чудо, на счастливую случайность, на удачу, проще говоря. И удача все-таки улыбнулась Уотсу Лохмису.
— Есть! — воскликнул он и, подскочив к тумбочке, подобрал лежащий возле нее клочок бумаги. При этом детектив (конечно же) успел запнуться о табуретку и слегка смазать ногой меловой контур тела миссис Клушин. Однако ж оно того стоило: клочок бумаги оказался запиской.
— Ну? И что там? — нетерпеливо вопрошал инспектор Трейдлз, с трепетом взирая на то, как Лохмис разглядывает единственную улику.
— Анна, умри, сука! — прочел сыщик, — и подпись: Джек.
— Имя миссис Клушин как раз Анна, — заметил Джон Трейдлз.
— Угу, — флегматично отозвался констебль, — а имя убийцы — совсем как у здешнего садовника. Опять же прозвище его…
— Всего лишь совпадение, — парировал Лохмис с твердокаменной уверенностью.
— А не многовато ли подозрений, детектив? — не сдавался констебль, — ножницы, имя, своеобразное прозвище?
— Грязная обувь опять же, — поддержал младшего коллегу Трейдлз.
— Не забывайте, кто здесь детектив, — продолжал упорствовать Лохмис, — каждый должен заниматься своим делом. И вообще, если вы профессионалы, то должны знать: домыслы и догадки ценности для расследования не представляют.
Последний пассаж был не столь уж далек от истины: едва ли даже в огромном Лондоне нашелся бы судья, способный упрятать за решетку лишь на основании догадок и домыслов. И особенно в отсутствие орудия преступления.
— Как хотите, — Трейдлз изо всех сил пытался сохранять спокойствие, — только все равно мне непонятно, отчего вы так упорно отвергаете версию о виновности садовника.
