Лилия Баимбетова - Перемирие
Вот именно. Я успела сменить одну судьбу на другую, а горы все те же. Они тревожили меня. Где-то там, за Мглистым, совсем недалеко отсюда, среди нагромождения скал и речных долин скрывалась Кукушкина крепость, моя крепость. Она не напоминала о себе, когда я была на расстоянии трехсот лиг, но здесь — так близко! — я почти физически ощущала ее существование, словно моя по праву рождения и данных обетов крепость взывала ко мне. Совсем немного постояла я у окна, слушая ее зов, а потом вернулась к кровати.
Ворон лежал с закрытыми глазами, и смуглое его лицо на фоне красных подушек казалось совсем бледным. Я села рядом, поправила завернувшийся край одеяла.
— Ты спишь? — тихо спросила я.
— Нет.
— Тебе не холодно?
Дарсай открыл глаза.
— Нет, — сказал он, — Посиди со мной немного.
Я улыбалась, глядя в его лицо, тонкое, смуглое, совсем замученное. Я улыбалась, и улыбка эта стыла на моих губах. Боги, я так остро чувствовала, что он рядом со мной, мне хотелось плакать от этого. Это было так… невообразимо, это было невозможно и так — теряемо. Так легко было утратить его, это состояние. Вот я встану и все кончиться.
— Может быть, ты поешь? — сказала я, — Тебе надо хоть иногда есть…
— Ну, если ты хочешь, — сказал он с легкой иронией.
В соседней комнате открылась дверь, послышались шаги несколько человек и приглушенные голоса. Говорили по-каргски: резкие, твердые звуки этого языка трудно с чем-то спутать.
— Я скоро вернусь, — сказала я, поднимаясь.
Ворон кивнул и закрыл глаза. И неожиданно для самой себя я вернулась к кровати и, нагнувшись над Вороном, коснулась на миг губами его горячего влажного виска. Торопливыми шагами, не оглядываясь больше на кровать (если бы я оглянулась, то не смогла бы, пожалуй, уйти), я вышла из спальни, аккуратно притворив за собой дверь.
Вороны собрались в гостиной. На полу были расстелены три полотняных свитка. Несколько таких же свитков валялись возле пустой кожаной сумки.
Хонг сидел на полу. Младший из веклингов стоял рядом на коленах и что-то говорил ему, стягивая через голову кожаную рубаху. При моем появлении он замолчал. Сняв рубаху, он скомкал ее, бросил на диван и, поднявшись гибким кошачьим движением, ушел в ванную. Хонг подмигнул мне.
Старший веклинг сидел на подоконнике. Солнечный свет неожиданно отразился в его глазах: прелестный цвет, глубокий и прозрачный — как фонарики из цветного стекла. Он соскочил с подоконника и подошел ко мне, закрывая собой комнату и свитки, расстеленные на полу. Его рука обвила мою талию.
— Пойдем. Пойдем, поговорим немного, тцаль.
И он увлек меня к двери в коридор.
Но, мельком взглянув на эти сверхсекретные свитки, я все же увидела многое, гораздо больше, чем хотели они показать: узкий блестящий серый шелк, и письмена на нем были не нарисованы, а вышиты. Немалая пища для размышлений, да вся беда в том, что поразмыслить об этом я так и не удосужилась. Вообще, странная это была история, каждый раз, вспоминая эту свою миссию, я поражаюсь тому, как странно я вела себя — точнее, не я вела, а меня кто-то вел, а я шла, послушная, как испуганный ребенок, которого ведут за руку во тьме.
— Куда ты идешь? — спросил веклинг уже в коридоре, прислоняясь к закрытой двери, — К себе?
Лицо его было совершенно невозмутимо.
— На кухню, — сказала я.
— Зачем?
— Хочу, чтобы дарсай поел немного.
— И он согласился?
Он стоял до этого неподвижно, но тут шевельнулся, сделал движение плечами. Его красивое лицо утратило невозмутимость, оно дрогнуло, удивленно вздернулись брови.
— Да.
Мы медленно пошли по коридору. Веклинг, заложив большие пальцы за кожаный пояс, опустив голову, медленно вышагивал, глядя на свои сапоги.
— Последнее время он мало обращает внимания на еду, — сказал он после непродолжительного молчания.
— Это заметно, — отозвалась я, — И сколько именно длиться это "последнее время"?
— Лет десять…
— Угу.
— Кстати, как та девочка? — сказал вдруг веклинг, взглядывая на меня искоса.
— Она умерла.
— Не без твоей помощи, как я понимаю? — продолжал веклинг.
— Не без моей.
— И чем она была больна? Ведь она была больна?
Я взглянула на него. Меня поражала эта странная заинтересованность в судьбе Лейлы: с чего бы вдруг? Его лицо было оживленным, глаза с интересом смотрели на меня. Я чувствовала — своим внутренним чувством, "чувством Воронов" — я чувствовала, что он и впрямь заинтересован в этой истории.
— Что тебе до этой девочки? — сказала я, опуская голову и взглядывая на Ворона сбоку.
— Чем она была больна?
— Я не знаю, — сказала я, — Здесь они называют это дыханием Времени. Ты об этом со мной хотел поговорить?
Веклинг усмехнулся и остановился, поворачиваясь ко мне.
— Нет, — сказал он, — Я хотел поговорить с тобой о дарсае.
— Да?
Дальше по коридору открылась дверь, выпустив в полутемный коридор прямоугольник света и невысокую полную женщину в зеленом платье и маленьком кружевном переднике. Русая коса два раза обвертывала ее голову. Она несла стопку сиреневых и золотистых полотенец. Ее круглое, покрытое мелкими морщинами лицо выразило вдруг испуг, когда она увидела нас. Женщина поклонилась нам и поторопилась уйти в другую сторону.
— Да? — сказала я, — И что же ты хотел сказать мне о нем?
Веклинг склонил голову на бок, и что-то ужасно птичье показалось мне в этом движении.
— Я не понимаю одного, — сказал он вдруг, — неужели ты действительно не замечаешь, что он валяет дурака? Он вовсе не так слаб, как кажется.
— Я знаю.
— Зачем тогда подыгрываешь ему?
— Может быть, ему просто хочется чьей-то заботы? — сказала я, — У тебя никогда не возникает такого желания?
— Ну, — промурлыкал он, вдруг странно улыбнувшись, — От твоей заботы и я бы не отказался.
— Да что ты?!
— Ты пойми меня правильно, тцаль, — продолжал он уже серьезно, — Ты мне нравишься. Ты нам всем нравишься. Мне было бы очень приятно встретиться с тобой в бою. И умереть от твоей руки.
Я криво улыбнулась: это был высший комплимент из тех, что мне доводилось слышать. Или точнее, самая грубая лесть. Он явно пытался меня задобрить.
— И не только в бою, — говорил веклинг, — Между нами больше общего, чем я думал раньше. Слишком много общего, ты меня понимаешь? Мы могли бы сражаться рядом…
"Может и придется", — подумала я, и меня вдруг пробрала дрожь: как странно, как страшно. Я ничего и никогда не боялась, и единственное, чего я испугалась однажды, было чужое небо с алым пылающим кругом. И сейчас я словно снова увидела его.
