Джеймс Блэйлок - Подземный левиафан
Ашблесс обернулся и посмотрел в воду — препарированный карп был еще там, висел, зацепившись за выступающие щепы сломанной сваи, — и хотя поэт знал, что рыбина ему мало что скажет, он решил посмотреть на нее. Он лег на живот и свесился над водой, потом сполз вниз еще немного, удерживаясь правой рукой, а левую вытягивая вперед до отказа — рискуя сорваться вниз. Он сумел дотянуться до носа карпа, но подхватить рыбу не смог — она была слишком скользкой. Карп соскочил с щепы и упал в воду — в желтом свете, льющемся из каюты джонки, Ашблесс не отрываясь следил, как карп тонет хвостом вперед.
Не успел карп скрыться в темноте под водой, как из глубины ему навстречу выскользнула тень, огромные зубастые челюсти сомкнулись, и, блеснув чешуей, ужасный хищник снова ушел вниз. С преувеличенной осторожностью Ашблесс выбрался на доски пирса, еще раз глянул на спящего Фростикоса и зашагал по тропинке обратно — туда, где на конце бамбукового шеста горел масляный светильник. Столкнув лодку в воду, он уселся на банку и принялся тихо грести прочь от острова, где оранжевое пламя костра медленно угасало, сливаясь с темнотой.
Глава 10
Когда Вильма Пич закричала, Джим стоял на краю тротуара, глядя вслед сворачивающей за угол машине Ашблесса. Миссис Пич вопила благим матом, срываясь на визг, истошно и пронзительно, как будто видела перед собой что-то невообразимо ужасное. Она выбежала из лабиринта — выражение ужаса и растерянности застыло на ее лице. Вслед за миссис Пич из дверной щели выскользнула пара забавно одетых, как на праздник, мышей. За мышами из сарая выбежал отец Джима с сачком в руках, за ним дядя Эдвард.
Мыши были не лыком шиты и бросились врассыпную. Одна во весь опор рванула к кустам, а другая, хмельная от свободы, смешно запрыгала через лужайку заднего двора.
— Аксолотль! — в отчаянии закричал Уильям. — Поймай аксолотля! Черт с ними, с мышами!
Вильма Пич испустила новый крик и с ногами забралась на капот «Гудзона», прижимая руки к горлу. Хлопнула дверь. На дорожку перед своим домом вышла миссис Пембли, быстро взглянула на Джима и сосредоточила свое внимание на дрожащей Вильме Пич, которая в страхе озиралась по сторонам в ожидании появления новых кошмарных созданий в кукольных одежках.
Преследуя мышь, пытавшуюся спастись в кустах, Уильям выскочил на улицу. Он промчался пред очами миссис Пембли, размахивая сачком, словно дворник метлой, резко развернулся и бросился обратно на задний двор, возможно решив поскорее убраться с глаз ненавистной и опасной соседки, а может быть надумав в первую очередь заняться ловлей аксолотля. В конце концов, мыши шли по десять центов за дюжину, а вот хороший аксолотль… Дядя Эдвард что-то крикнул приближающемуся шурину. Джим устремился вслед за отцом. Вильма Пич поспешно перебралась в кабину «Гудзона» и захлопнула за собой дверцу.
— Вот они! — заорал Эдвард, словно Килрой, прыгая у забора и заглядывая во двор Пембли. Аксолотль каким-то образом уже пробрался туда. Амфибию преследовала пара мышей, одна из них была в рваном пальтишке. К месту действия приближался привлеченный криками Эдварда пес миссис Пембли, уже завидевший издалека добычу.
— Господи! — вскрикнул Уильям, гораздо больше обеспокоенный возможной трагедией, чем его шурин. Метнув в собаку сачок, от которого та презрительно увернулась, он обругал животное последними словами.
— Я сейчас их достану, — предложил Джим, понимая, что дело принимает угрожающий оборот. Но было поздно — Уильям, ужасно встревоженный судьбой своих подопечных, а также будущим теории цивилизации, перебрался через забор, схватился с озадаченным псом и наконец принялся ловить драгоценного аксолотля.
Из дверей своей кухни выплыла миссис Пембли, по необъяснимым причинам с увесистой скороваркой в руках, и начала угрожающе надвигаться на Уильяма. В ответ тот, решив, конечно же, что угроза нависла над его зверями, подхватил брошенный сачок и предостерегающе выставил рукоятку в сторону пожилой леди. Вид переваливающегося в высокой траве упитанного аксолотля в коротких панталонах произвел на миссис Пембли потрясающее впечатление — на мгновение она застыла, пораженная немотой. Швырнув на землю скороварку, она пронзительно завизжала и бросилась искать спасения на кухне, с грохотом захлопнув за собой дверь. Звякнула накидываемая цепочка, лязгнули задвижки.
Уильям подобрал из травы одуревшего аксолотля, подал его через забор Эдварду и хотел перебраться сам. Однако силы неожиданно оставили его. Он едва держался на ногах. О том, чтобы карабкаться на забор, и речи быть не могло. Забыв о сачке, он направился к воротам. На Джима накатило ощущение безысходности. Вот-вот должен был послышаться нарастающий вой неизменных сирен, предвестник появления белой машины. Его душили отчаяние и яростная злоба — на отца, на миссис Пембли, на себя самого. Отец шел к дому страшно медленно, как человек, не имеющий определенной цели.
Уильям добрался до заднего двора, остановился там и, покачиваясь, оглянулся, потом лег на траву и, откинув деревянный щит, принялся протискиваться под дом. Эдвард, все еще с аксолотлем в руках, пытался слабым голосом увещевать своего шурина. Ноги Уильяма примерно секунд десять торчали из-под дома, словно ноги раздавленной Злой Волшебницы Гингемы. Потом втянулись в темноту. Сразу же вслед за этим ветер принес отдаленный вой сирен.
Мягкая пыль под домом была прохладной на ощупь. Она копилась здесь вот уже скоро пятьдесят лет. Она понятия не имела о дуновениях вечернего воздуха под крыльями огромной птицы. Она была равнодушна к ходу истории, к теории цивилизации и к людским страданиям. Уильям лежал на боку, прижавшись щекой к ладони, которая утопала в мягкой пыли. Он слышал глухие звуки, доносящиеся из-под земли — прямо сквозь ладонь. И вспомнил о том, как обитавшие на Великих Равнинах индейцы, преследуя стада бизонов, слушали прерию, прикладывая ухо к земле, а потом вспомнил себя самого сорок лет назад: он тогда слушал горячие стальные рельсы и воображал далекие экспрессы, неудержимо и яростно мчащиеся к неведомым и экзотическим пунктам назначения.
Сейчас же ему представлялось, что где-то глубоко внизу он слышит приглушенный надсадный рокот — эхо могучих водопадов, переливающихся из одной подземной пещеры в другую, или скрежет вращающихся челюстей левиафана, прогрызающего себе путь в земной коре где-то далеко, в нескольких милях внизу.
Уильям почувствовал, что засыпает. Сегодня был длинный день. День, овеянный вдохновением теории цивилизации. У Уильяма был свой взгляд на философию вещей, он верил, что разделенные фрагменты и детали часто несут в себе нечто гораздо большее, чем сложенные вместе. Пальто для мыши, распашонка для аксолотля, штанишки для крота — так шаг за шагом наука приблизится к знаменательному дню, когда провозгласит конец дикости и приход цивилизации. Он без устали раскрывает чужие козни, рушит каверзные планы, однако истина от этого не становится яснее, а более того — ускользает от него все дальше. В чем причина? Узнать правду — значит разрушить порядок вещей. Знание не есть связующий материал, крепостная стена порядка на пути хаоса; это множащиеся мельчайшие трещины, разбегающиеся в тысячах направлений, постоянно грозящие развалить нашу веру на невосстановимые части. Подобное не укладывалось у Уильяма в голове. Это было слишком сложно для его понимания.
