Танит Ли - Владыка Иллюзий
Через неделю отец пришел в себя. Он вошел в дом и поднял дочь на руки. Он дал ей в одну руку апельсин, а в другую — чашу вина.
— Я глупо вел себя, — сказал отец. — Нельзя не уважать девичью безрассудность. Ты должна меня простить. — И с этими словами он надел на ее палец массивное золотое кольцо. — Не надо было заставлять тебя делать выбор. Я понял свою ошибку и решил за тебя. Вот обручальное кольцо от сына землевладельца. Через месяц ты предстанешь с ним перед старейшинами и выйдешь замуж.
Сказав это, отец выждал немного, глядя на дочь, словно ожидая вспышки гнева. Но девушка подняла свои бирюзовые глаза и открыто посмотрела ему в лицо, без упрека и слез.
— Ты хочешь поступить как лучше, — ответила она. — Мне жаль, но так не будет.
Она сказала это так уверенно и спокойно, что едва взявший себя в руки сборщик тростника снова не на шутку разозлился. Он замахнулся, чтобы ударить девушку по лицу, но жена поймала его руку и повисла на ней.
— Только подумай, как это будет выглядеть! — закричала она. — Наша дочь, снявшая вуаль во время обряда, с золотым кольцом на пальце и синяком на лице!
Красавица не знала тайны своего рождения. Да и откуда ей было знать? Никто не мог поведать ей об этом — ни в детстве, ни когда она уже достаточно выросла, чтобы понять. Даже звезды и солнце не говорили с ней, как говорили с ее настоящей матерью. Дочь кометы выросла и жила среди людей. Она никогда не жаловалась на судьбу, ожидая чего-то большего, чем размеренная деревенская жизнь.
До сих пор ей никогда не приходилось говорить раз за разом: «Нет, этого не будет».
Что же теперь направляло ее? О чем мечтает цветок, запертый внутри кристалла?
Вероятно, для изначального добра жизнь, человеческие поступки и само добро слишком просты. То, что другие принимали за утонченность, для девушки было просто способом существования. Она не стремилась стать хорошей. Она была сутью добра, его квинтэссенцией, и это казалось ей таким же естественным, как дыхание. Ненависть и жестокость, зависть и отчаяние — эти четыре ядовитые змеи, разъедающие душу человечества, не могли подобраться к ней. Но самой себе она не казалась особенной, принимая себя такой, какая есть. И все ее существо ожидало чего-то всеобъемлющего, абсолютного, со своей, неясной ей самой целью, и это было такой же частью ее, как и все остальное. Она не перечила сборщику тростника, но и не разделяла его чаяний. Девушка не перечила ни женщине, пришедшей сшить ей свадебное платье, ни соседям, которые принесли ей подарки. А когда молодые люди, которым отказал ее отец, приходили к ее дому, дико озираясь по сторонам, она выходила к ним и, как и прежде, могла, к удивлению родителей, успокоить их. Когда в их доме появился сын землевладельца, бледный от уксуса и романтических вожделений, она держалась с ним очень любезно и даже не отказала ему в братском поцелуе. Только после его чванливой фразы: «Надеюсь, ты не пожалеешь, что выбрала именно меня. Ты ведь тоже хочешь этого» — она тихо возразила: «Нет, не хочу».
Последовала немая сцена. Сборщик тростника как мог успокоил будущего мужа своей дочери. А надменный слуга молодого человека заявил, что землевладелец также против этой свадьбы и согласился на нее только под угрозой сына покончить жизнь самоубийством.
Когда гости ушли, сборщик тростника выскочил из дома, боясь, что поколотит дочь, если останется с ней наедине.
Наконец настал день свадьбы.
К дому сборщика тростника пришли женщины. Напевая и разбрасывая цветы, они проводили девушку в дом старейшин. Здесь красавица, одетая в расшитое платье, дала слово верности сыну землевладельца. После церемонии жених поднял вуаль невесты и разорвал ее пополам, что символизировало окончание ее девичества.
В экипаже, запряженном белыми, как голуби, лошадьми, жених и невеста отправились в имение землевладельца и здесь, вместе со всей деревней, отпраздновали свадьбу среди тамарисков, оливковых деревьев и ручных павлинов.
Кончился день, и солнце неспешно скрылось за краем земли. Медленно, словно неохотно, подобрались сумерки. Однако пиршество и танцы продолжались до первых звезд. Но глаза ночи не увидели невесту: едва отгорела заря, ее увели слуги. Красавицу проводили в покои, освещенные светильниками с ароматным маслом, убранные богатыми шелками. Здесь прислужницы раздели ее, надушили, одели в шелковые одежды под цвет тонких простыней. И когда все приготовления были закончены, они по традиции вслух стали восхвалять ее красоту. Прислужницы так увлеклись этими занятием, что не заметили очевидного — все сказанное оказалось правдой. Невеста действительно была стройной и гибкой, как стебель лотоса, а ее груди напоминали медовые колокольчики. Ее бедра и ноги, несомненно, радовали не только взгляд, но составляли предмет вожделений самого искушенного мужчины. Волосы девушки напоминали поток звездного света, а глаза — священные озера Белшеведа. То, что сказали прислужницы, было и так очевидно, но женщины едва ли это заметили. Если бы их спросили, показалась ли им невеста красивой, они бы ответили: «Очень хорошенькая». На самом же деле девушка походила на молодую луну, сияющую над морем. Или на свет утренней зари.
Возможно, именно ее свет, мягко струящийся сквозь шелковые одежды, сдержал молодого человека, когда он вошел к ней. Он был разгорячен вином и желанием, но, возможно, испытывал некоторую неловкость.
— Мой отец тотчас согласился на свадьбу, когда узнал, что недостаток приданого щедро искупается твоей красотой, — провозгласил он.
Затем сын землевладельца подошел к своей невесте и обнял ее со всей показной страстностью, на какую был способен. Этот молодой человек уже преуспел в искусстве любви и, где надо, умел торговаться. Он ласкал и целовал свою невесту, ожидая от нее робкого ответа новичка на то, в чем сам мнил себя мастером. Но постепенно в нем зарождалось чувство, схожее скорее не со страстью, а с благоговением.
Нельзя сказать, что девушка проявила холодность по отношению к своему жениху, она, как и раньше, осталась нежной и любезной. Но в ответ на его прикосновения она не загорелась от страсти и не сжалась от стеснительности. Казалось, новобрачная была знакома со всем, что он делал, и в то же время проявляла к этому полное безразличие. Юноша, как прежде другие молодые люди, обнаружил перед собою цветок, заключенный в кристалл. Его страстный призыв разбивался об острые грани, цветок же продолжал пребывать в своем волшебном сне. Казалось, новобрачный должен был бы разозлиться и заставить девушку уступить своим требованиям. Но он не испытывал злости, а вскоре исчезла и его страсть. Желание угасло и заснуло в нем, не оставив после себя ни неудобства, ни разочарования. Сын землевладельца лишь удивился.
