Наталья Загороднева - Ловцы душ
А про себя отметила: как-то ревностно отнесся он к тому, что я взяла ребенка на руки. Почему?
- Нам же куда-то ехать?
- Успеем, можно еще чаю выпить. Ты ведь, наверное, голодный? - спросила и прикусила губу. Откуда я знаю, что он голоден?
- Да, с утра не получается перекусить.
- Ну, вот и перекусим. Заодно малыша покормим.
Решила проверить. Пока Сережа снимал куртку и разувался, стала раздевать мальчика, краем глаза наблюдая за реакцией папы. Да, я не ошиблась - ему не нравилось, что ребенок охотно идет ко мне.
"Не хочет, чтоб Стас привязался? Почему? Боится, что я пропаду из их жизни, а для ребенка это будет новая потеря? Да, пожалуй. Он и сам держится на расстоянии, скорее всего, из этих же опасений. Но против природы не попрешь - меня тянет к малышу, и он с удовольствием идет ко мне на руки. Он скучает по матери, хоть и неосознанно. Так и хочется сказать, что понимаю, и не брошу, не откажусь от них... Но рано еще, не поймет".
- Дай-ка я его сам раздену, - Сережа решительно забрал у меня Стаса.
Мне осталось только вздохнуть и сокрушенно пожать плечами.
Проходя в квартиру, Сережа присвистнул, оглядываясь. И мне почему-то стало стыдно за дорогой ремонт и помпезную псевдо-роскошь. Хотя, это не я - родители постарались, незадолго до своего рокового отпуска заказали известному дизайнеру переделку интерьера, и тот расстарался, превратил жилище в театральную сцену: дорогие английские обои, лепнина, подвесные потолки... Мне-то тогда и дела не было до всего этого, а сейчас испугалась: вдруг Сережа решит, что я разбалованная девочка-мажор, живущая только тряпочными интересами? А ведь я, между прочим, такой и была до недавнего времени...
- Шикарная квартира, - похвалил, но так, словно подчеркнул пропасть между нами.
- Вообще-то это родители позаботились, - оправдываясь, ответила я. - Папа хорошо зарабатывал, вот решили побаловать себя, а получилось так, что пользоваться всей этой мишурой пришлось мне.
- Почему?
- Они погибли. Разбились.
- Прости, - он искренне посочувствовал, взгляд стал теплее, и, судя по выражению глаз, простил мне социальное неравенство.
Мы расположились на кухне за большим столом, я нарезала бутербродов и заварила душистый английский чай. Сережа со Стасом на руках уселся напротив меня, и Таня присоединилась к нашему обществу. Разговор шел о какой-то ерунде, а я пыталась понять, о чем он думает. Похоже, это мое новое хобби - угадывать мысли людей. Держался он нарочито отстраненно, но равнодушным не был. Наверное, ему пришлось пережить серьезный бой с совестью. Да, он на самом деле любил жену. И, как и Стас, невольно тянулся ко мне, за теплом и лаской, которых оказался лишен. Но, в отличие от сына, пытался противостоять этой тяге. Временами он забывался, светлел лицом, я видела его настоящего - без налета трагизма на лице. Он улыбался, на висках собирались морщинки - и так ему это шло, глаза становились по-детски задорными, блестящими, в них плясали искорки. Я залюбовалась и растаяла от его улыбки, самой чудесной в мире, и здесь, сейчас, рядом с ним я чувствовала себя счастливой.
Он заметил мой пристальный взгляд, смутился, стал деланно поправлять воротник Стасу. Потом, будто сказав самому себе: "Да пошло оно все!", оглядел меня дерзко, будто оценивающе. Теперь уже смутилась я.
Как хорошо, что Таня была с нами! Она просто спасла нашу встречу - как чувствуя, что мы просто не можем разговаривать, болтала о чем-то, рассказывала медицинские байки, старательно обходя темы смерти.
А мы разговаривали - безмолвно, взглядами, движением ресниц... Или то были мои фантазии? Пили чай, улыбались, но мои мысли были далеко от того, что рассказывала Таня, и Сережины, кажется, тоже. Стало жарко. Чтобы отвлечься, я состроила рожицу Стасику. Тот засмеялся, потянулся ко мне, и между мной и Сережей будто обрушился ледяной водопад. Он прижал к себе сына, будто я собиралась украсть его.
Мне стало жутко обидно. С трудом сглотнув вставший в горле ком, я сумела удержать слезы, отвернулась и сделала вид, что слушаю Таню. Но не такой у меня характер, чтобы долго грустить. Я представила, как животик малыша щекочут солнечные зайчики. Стас засмеялся. Сережа удивленно посмотрел на него, не понимая, что ему показалось забавным. Я же невозмутимо пила чай и не смотрела в их сторону. Как только Стас успокоился, все повторилось. Таня догадалась, что это я играю с малышом, и едва сдерживала улыбку, нарочито громко прихлебывая чай. Сережа, недоумевая, осматривал сына, а тот капризно отворачивался от него и хлопал в ладошки, требуя продолжения игры. Я снова мысленно пощекотала его, он залился смехом, следом расхохоталась Таня. Мы с Сережей переглянулись и тоже рассмеялись. Лед был сломан.
Я добилась своего - Стасик устроился на моих коленках, и откуда-то взялись рефлекторные покачивания, словно хочу убаюкать его. Держать малыша было легко и приятно, возникло ощущение, что я уже делала это не раз. Я прижала его к себе, под моими руками билось маленькое сердечко, и макушка с легкими, как пух, кудрявыми волосами пахла сладко, чем-то сливочным. Я заметила, что Сережа увлекся беседой с Таней, потихоньку поцеловала Стасика в теплую щеку и растаяла от нежности. Да так, что испугалась, отпрянула и, передав захныкавшего ребенка отцу, вышла из комнаты, сославшись на головную боль, якобы за таблеткой.
Прижавшись спиной к двери, я глубоко вдыхала, стараясь привести чувства в порядок. Похоже, я схожу с ума. Просто невозможно, что все это происходит со мной. Откуда эти телячьи нежности? Я становлюсь слабой рядом с Сережей и его сыном. Кто они мне, в сущности? Никто. Пока еще не любимый, и не любящий мужчина и чужой ребенок, похожий на женщину, которую мне никогда не заменить. Никогда!
Меня затрясло, захотелось срочно что-то расколотить или сломать. Руки стали горячими. Я вбежала в ванную, включила воду, подставила ладони под ледяную струю, и с удивлением увидела, что от них парит, как на морозе. Я машинально встряхнула руками, взглянула на себя в зеркало - на меня смотрела испуганная бледная незнакомка с глазами, в которых из-за огромных зрачков не видна была радужка. Жалобно тренькнув, погасла лампочка. В темноте мои руки слабо светились.
Меня затошнило, голова закружилась, по телу разлилась слабость, я уцепилась за висевшее на сушилке полотенце и потеряла сознание.
25
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала чувствовать холод. Мне показалось - сразу. Вот только что тошнило и кружилась голова, а теперь лежу на холодном кафельном полу в абсолютной темноте. Странным, непостижимым образом вижу все, что происходит, но двинуться не могу.
