Константин Мартынов - Брызги зла
Утро последнего мирного дня. Гробить его на занятия магией не хотелось абсолютно, и для поправки расстроенной нервной системы я отправился медитировать в собственную комнату. Покидать физическую оболочку с каждым разом становилось все легче, и через пару минут мой дух выпорхнул в окно, дабы прогуляться по городу, познакомиться с которым во плоти постоянно не хватало времени.
Крепость, некогда принадлежавшая предкам Эвелины, господствовала над местностью, расположившись на приречных холмах. Сам город лежал ниже. Узкие извилистые улочки исторического центра напоминали о его многовековом прошлом. Настоящий туристический заповедник. К старому городу примыкал деловой центр, а дальше тянулись спальные районы. Все как у нас.
В астральной плоскости город выглядел не менее оживленным: мелькали радужные вспышки рождений, превращаясь в роддомах в настоящий фейерверк, около многоэтажек неприкаянно болтались духи недавно умерших, не успевших последовать Зову, тени колдунов целеустремленно неслись по своим колдовским делам.
Я спустился пониже.
— Постойте, молодой человек! — тут же послышалось от крыльца небольшого частного домика, притулившегося на окраине.
Я тормознул и приблизился. На крыльце сидел дедок в пестрой деревенской рубашке, валенках и заплатанных на коленах штанах. Умилительное зрелище.
— Будь здрав, гостюшка, — дедок привстал и сдернул с лысины картуз, — уважил старика, не погнушался! А я, вот, вижу — кто-то новый летит, дай, думаю, спрошу, что в мире новенького…
Душа была до того приземленной, что даже обрела некую материальность.
— Сложно вам ответить, я и сам здесь недавно.
— А по какой надобности, ежели не секрет? — напирал эфирный дедок.
— Да ты не из русских ли будешь, хозяин? — спросил я в свою очередь, уходя от ответа.
— Неужто земляк? — восхитился дед. — То-то гляжу, говор знакомый! Вологодский я, сынок, вологодский! Сын у меня непутевый — зря я его ведовству-то учил! — нашел себе невесту, оболтус, леший знает где, да и уехал сюда, к ней. А я, вот, помер да и думаю: надо бы посмотреть, как младшой живет — при жизни-то не сподобился! Посмотрел, а тут все чисто не ладно! Нет настоящего хозяина в доме — молодые все в делах, внуки без присмотра растут. Негоже так! Вот и прижился. Что мне эти высшие сферы? Хлопотно больно. Не по мне…
— Значит, в домовые пошел? — весело поинтересовался я. — Поесть-то хоть дают?
— А зачем мне еда-то, неживому, — усмехнулся дед в ответ. — Суеверия все это! Лишь бы лад в семье был, о том стараюсь — чтоб у хозяйки ничего не пригорало слежу, меньшому сны толковые по ночам подсовываю… еще чего по мелочи… хватает дел-то… а и заболтал я, наверное, тебя, небось, спешишь куда?
И таким домашним показался мне этот дед, что выложил я ему все как на блюдечке. Никого к себе не подпускал, от Андрея отпинывался, а тут как прорвало.
— Тяжко тебе… — сочувственно покивал головой дед, дождавшись окончания рассказа. — Тока не всегда, сынок, впереди войска-то сильнейшие идут… Бывает, что и те, кто в строй первым встал. Другое помнить надо: не сам за себя — люди за тобой. Не осрамись, сынок! Землю нашу не осрами!
Черт бы побрал этого деда с его великоросскими принципами — до печенок пробрал и слезу вышиб!
— На Руси сейчас другие порядки — правозащитники все больше о приоритете личности перед обществом кричат, — зло заметил я и, видя его непонимание, пояснил: — «Своя рубашка к телу ближе», если попросту.
— Не про тебя сказано! — Дед аж сплюнул от досады. — Люди всякие бывают, да не на каждого равняться надо! Тех, кто за кус пожирней из подворотни гавкать любит, всегда немало было! У каждого своя стезя. Тока о шкурных интересах думать — много ли чести? Меньшой-от тоже счастья искать поехал, а дома, на Вологодчине, земля бурьяном зарастает…
Дедок пригорюнился и умолк. Я поднялся, но не смог уйти просто так, не сказав ничего напоследок.
— Спасибо вам, — произнес я негромко, — не стану хвастать, но нет на моем пути окольных троп, и назад ходу нет. Выбор тяжело дался, но что могу — сделаю.
— А большего ни от кого и требовать нельзя, — поднял дед просветлевшие глаза, — иди, пора тебе, может, свидимся еще!
Я помахал рукой и взвился в небо. Нет, каков дед! Вроде ничего нового не сообщил, а насколько легче стало! Мне бы такого домового!
Я носился над городом, впитывая потоки тепла, струящиеся от вечернего солнца и нагревшихся задень черепичных крыш, пока рядом со мной не раздался тихий звон колокольчика.
— Ужин подан, — сообщил невозмутимый голос дворецкого. Пришлось возвращаться.
В столовой я появился по-настоящему отдохнувшим. Эвелина выглядела просто восхитительно. Глубокое декольте украшенного тончайшими кружевами платья почти не скрывало нежную грудь. Само платье цвета морской волны приятно подчеркивало изумрудную зелень хозяйкиных глаз, а покрой его не давал остаться без внимания стройной талии и манящей округлости бедер. Неудивительно, что серьезный разговор увял, едва начавшись. Обсуждать предстоящие подвиги мне уже изрядно надоело, и я принялся развлекать даму анекдотами и забавными историями из жизни родного мира. К концу ужина Эвелина раскраснелась и заливисто хохотала, к великому, но молчаливому неодобрению дворецкого.
— Пусть будут танцы! — выкрикнула она в пространство, когда с едой было покончено, и хлопнула в ладоши.
— Дамы и господа — белый танец! — произнес в ответ бархатный баритон невидимого капельмейстера, и зазвучал вальс.
Много позже, когда настало время расставаться, я поймал себя на том, что не могу уйти. Мы стояли и молча смотрели друг другу в глаза. Казалось, весь мир уместился в ее зеленых омутах. Незаметно для обоих наши губы соединились, но мгновением позже она смущенно отпрянула.
— Что с тобой? — спросил я срывающимся шепотом.
Она улыбнулась, ласково потрепала меня по щеке и отступила на шаг к дверям своих покоев. Я застыл в нерешительности: не отпускать, сжать в объятьях? Но не оскорбит ли ее мой порыв? Скромно удалиться? А если она просто ждет решительного шага с моей стороны?
Поняв причину моего замешательства, Эвелина хихикнула, взмахнула рукой и скрылась за дверью. Только серебристые колокольчики ее смеха еще несколько секунд висели в воздухе. Перед исчезновением она выглядела максимум на восемнадцать… О женщины!
«Завтра тяжелый день», — думал я, устраиваясь в прохладной постели, но мысли то и дело возвращались к прошедшему вечеру, и по моим губам проскальзывала мечтательная улыбка.
Впервые образы Айлин и Эвелины слились в моих снах.
