Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов
– Пойдешь со мной, – сказал он другому.
Когда они вышли, удивленные взгляды рыцарей скользнули по забрызганным кровью лицу и одежде Горлуа, а потом по высокому узнику, который шел очень осторожно, помаргивая глазами – даже слабый свет караульной был для них непривычен.
Горлуа вытер лицо, руки и куртку полой плаща, затем расстегнул его и швырнул в подземную камеру.
– Заткнитесь там! – прорычал он.
Потом, уперев кулаки в бедра, отошел от двери и насмешливо взглянул на гиганта, одетого в лохмотья и покрытого нечистотами,– борода у того кишела паразитами, а длинные волосы слиплись от грязи.
– Отведите его в баню, оденьте как следует и приведите ко мне, когда он станет похож на человека! – приказал он рыцарям.
Узник быстро поднял глаза и пробежал взглядом по ступенькам витой лестницы, уходящим вверх. Потом снова опустил голову.
– Я вижу, ты вполне разумен, – сказал ему Горлуа. – Как тебя зовут?
– Освульф, мессир.
– Варвар… я должен был догадаться. Вор или убийца?
Гигант снова поднял глаза и с беспокойством взглянул на своего спасителя.
– Мессир, я…
– Вор или убийца? Отвечай!
– Вор…
Горлуа повернулся к рыцарям и указал им на узника шутливо-почтительным жестом.
– Придется довольствоваться тем, что есть, не так ли? Уведите его!
Рыцари окружили варвара и подтолкнули его к выходу. Вскоре все исчезли наверху каменной лестницы. Горлуа минуту постоял неподвижно, прислушиваясь к их грохочущим шагам, потом закрыл глаза и, ощупав ребра, застонал от боли – этот стон эхом отозвался под каменным сводом задымленной караульной.
Глава 10
Свадьба
От крепостных стен до сторожевых башен королевского дворца и до самых жалких лачуг нижних кварталов Лот был украшен знаменами новых цветов королевского дома – белыми орифламмами с красным крестом. Те, кто побогаче, украсили свои дома вышитыми тканями, бедняки вывесили обычные простыни – и от всей этой белизны на улицах словно посветлело. Казалось, она скрыла следы бесчестья, творившегося здесь всего несколько месяцев назад. Сегодня все это представлялось давным-давно забытым. Улицы гудели от криков и смеха. Можно было подумать, что весь город пьян. Трактирщики выкатывали на площади бочки пива, эля и вина по одному денье за пинту – почти даром, и узкие улочки заполнились людьми, стремящимися утолить жажду, вызванную лучами палящего солнца.
Однако за последнее время Лот сильно изменился. Древняя резиденция Великого Совета, где некогда во множестве встречались представители разных рас, теперь превратилась в город людей. Да, конечно, здесь иногда попадались группки гномов-торговцев, которые невесть как разузнали о предстоящем событии и сейчас предлагали праздношатающимся горожанам всякую дребедень прямо со своих ручных тележек. Иногда встречался какой-нибудь гном, нагруженный товарами, купленными в лавке, или ведущий пони к колодцу на водопой, но это были по большей части слуги, одетые скромно, почти бедно – никаких дорогих тканей и украшений, в которых они щеголяли прежде, до войны. Большинство людей отводили взгляд при их появлении, словно один лишь вид гнома был для них укором. И, разумеется, во всем городе не осталось ни одного эльфа.
Свинцовая жара опустилась на город уже с самого утра. Оконные решетки из ивовых прутьев, а также ткань или промасленная бумага, закрывавшие окна саманных домов, были убраны, двери широко открыты, чтобы впустить побольше воздуха; и поскольку большинство мужчин ушли на праздник, охранять дома пришлось женщинам и слугам. Кумушки перекликались с одного конца улицы на другой, добавляя свои пронзительные крики к общей городской какофонии,– но горе было тому неосторожному, кто, воспользовавшись случаем, попытался бы проникнуть в их лачуги! Впрочем, грабители об этом прекрасно знали, но у них хватало поживы в других местах. Снаружи суетились собаки и даже свиньи, роясь в сточных канавах, бегая за вьючными ослами, нагруженными съестным, или за домашней птицей. Иногда им перепадало кое-что из отбросов, выкинутых на улицы, устланные в честь праздника свежей травой и камышом. Каждая лавка или цех, узнаваемые по своим расписным эмблемам (висевшим порой так низко, что о них можно было стукнуться головой), были украшены красным крестом на белом фоне и ломились от товаров. Булочники, свечники, продававшие сальные или восковые свечи, разносчики свежей воды, оружейники, старьевщики – все выставляли на прилавках свои товары. Слуги у порогов таверн устраивали бесплатную дегустацию, чтобы завлечь прохожих внутрь. Продавцы вафельных трубочек и других сластей, осаждаемые детворой, торговали с лотков на углах улиц и вращали лотерейные колеса, где выпадало число пирожных, которые тот или иной покупатель мог забрать. Банщики толкались тут и там, крича, что вода нагрелась; но это был напрасный труд, потому что большинство горожан уже вымылись и облачились в свои лучшие наряды. По сравнению с унылыми цветами повседневных одежд сейчас на улицах царило настоящее буйство красок, сверкали и переливались дорогие ткани: шелк, бархат, парча. Даже грубые льняные одежды были окрашены в яркие цвета. На молодых людях были длинные рубашки навыпуск и шляпы, напоминающие формой шлемы, закрывающие шею и плечи. Некоторые надевали сверху яркие кафтаны с рукавами, разрезанными до локтей, и широкие пояса, украшенные разноцветной вышивкой или драгоценными камнями, на которых висели кошельки – за целый день их, конечно, предстояло открыть не один раз. Женщины заплели волосы в косы или уложили в узлы и надели широкие соломенные шляпы, чтобы защитить кожу от солнечных лучей. Многие, и молодые и старые, развязали верхние завязки на корсажах своих ярких платьев, чтобы подчеркнуть округлость груди.
Герцог Горлуа велел открыть тюрьмы, чтобы устроить по всему городу публичные наказания осужденных на потеху толпе. Ростовщик был брошен со связанными руками в ров за городской стеной, как раз в то самое место, куда стекались сточные воды со всего города, и зеваки, столпившись на берегу, хохотали во все горло, глядя, как он барахтается и захлебывается в густом потоке нечистот, Других привязали к позорным столбам, к большой радости детей, которые забрасывали их камнями и гнилыми фруктами.
На церковных папертях монахи и служки разыгрывали сцены из Священного Писания, немилосердно потея под своими картонными масками. Одна сторона сцены изображала рай, где восседал Бог со своими ангелами. В центре помещались люди, в основном неуклюжие увальни, а с другой стороны зияла преисподняя, где горело настоящее пламя, и плясали черти, вразнобой колотя в барабаны и трубя в трубы.
