Леонард Карпентер - Конан и осквернители праха
Эти слова прозвучали меж стен зала, точно вопль скорби. Хораспес выдержал паузу и продолжал:
– Знайте еще, друзья мои: пророк на то и пророк, что ему открыто будущее. И я вам его покажу. Смотрите же, братья! Зрите День, Который Грядет, День, о Котором нам не дано знать, когда Он настанет! Зрите же и знайте: Он недалек!..
Хораспес снова взмахнул рукой, и вновь стремительно взвилась пыль, забушевала вихрем, заслоняя погребальную процессию и воздвигая перед глазами зрителей невероятные облака. Потом мгла рассеялась, но как бы не до конца, – на сей раз увиденное оставалось окутано зловещей и таинственной дымкой. Хмурое, предгрозовое, отливающее медью небо заливало серые пески мертвенным светом. Пейзаж за волшебным окном был сродни предыдущему, только гигантская гробница придвинулась еще ближе. Все было мертво, лишь медленно ползли над головами тяжелые облака. Ни человека, ни зверя. Величественное сооружение и то выглядело заброшенным и одиноким.
Потом послышался звук, поначалу совсем слабый, едва различимый. Начавшись с глухого, низкого стона, он постепенно ширился, делался все громче и наконец оглушительно прозвучал над пустыней, ворвавшись в зал чудовищным ревом непредставимо громадной трубы.
До Конана внезапно дошло, что невероятный звук издавали, распахиваясь, титанические врата пирамиды. Они медленно раскрывались наружу, страшно содрогаясь и скрежеща в высохших петлях. Бронзовые створки, понуждаемые незримой рукой, расходились все шире. Мертвенный свет, заливавший пустыню, не мог проникнуть во тьму, царившую за вратами. И вот наконец металл створок грянул в каменное обрамление, издав грохот и звон, разнесшийся на всю пустыню. И вновь стало тихо.
Все глаза были устремлены в непроглядно темный провал... И наконец оттуда гремящим строем вырвались боевые колесницы. Их влекли огненноглазые кони, ими правили суровые бритоголовые стигийские вельможи и воинствующие жрецы. Развевались потрепанные знамена некогда великой империи. Пышногривые кони, однако, казались живыми скелетами, заключенными в блестящие латы. Да и в неподвижных, заостренных лицах воинов на колесницах угадывалось нечто, говорившее о смерти. И тем не менее войско рвалось вперед с яростной энергией. Сверкали на солнце обитые металлом колеса, мелькали в бешеном вращении острые лезвия, установленные на ступицах...
А за колесницами выступали пешие армии – нескончаемые множества копейщиков с длинными, увенчанными крючьями пиками. Они шагали вперед с той же сверхчеловеческой живостью, что и вельможи на колесницах. Воинство казалось бесчисленным. Конан смотрел и смотрел, но конца процессии не было видно. Чернота ворот без устали извергала все новые орды всадников, копейщиков и стрелков...
Против кого же двигалась демоническая армия тьмы?.. Против безоружной толпы! Конан услышал подле себя возгласы испуганного удивления, присмотрелся и понял: несчастные противники, вернее, беспомощные жертвы стигийцев были, судя по одеяниям и головным уборам, шемитами! Кто-то пытался бежать от неминуемой расправы, но медленно, точно в дурном сне. Другие вытаскивали короткие мечи и пробовали дать отпор, но немногих храбрецов либо подминали безжалостно мчавшиеся колесницы, либо окружали всадники и пехота... Одним словом, сыны Шема терпели поражение. Конан видел, как один бородач, одетый богаче многих, размахивал церемониальной секирой, знаком власти сельского предводителя, и пытался организовать хоть какое-то сопротивление... Увы! Вращающиеся серпы стигийских колесниц мгновенно превратили его в кровавую пыль. Придворные, смотревшие из зала, встретили его гибель стонами и яростным криком.
– Смотрите, смотрите, о благородные! – возвысил голос Хораспес. Он отвернулся от волшебного окошка, за которым разворачивались сцены расправ одна страшнее другой. – Мой пророческий дар позволил вам до срока узреть День, Который Грядет, узреть возможное будущее, ибо увы нам! – всего вероятнее, что так оно и совершится в действительности... если только шемиты, одумавшись, вовремя не позаботятся о своей настоящей и особенно будущей жизни!
Он коротко взмахнул жезлом, и кошмар за волшебным окном начал блекнуть и меркнуть.
– Итак, я спрашиваю вас, о братья! В тот Великий День, когда небо зазвучит, словно огромный бронзовый гонг, в тот День, когда ничтожны и жалки окажутся усилия смертных, когда разверзнутся могилы, а великий Стикс потечет черным песком, – спрашиваю вас, о шемиты, сумеете ли в тот День выстоять против своих врагов? Ибо грядет великая битва, победитель которой навсегда завладеет всем миром!
Волшебное окно у него за спиной почти полностью померкло, распадаясь на отдельные мутные пятна. Эти пятна съеживались и на глазах у изумленного Конана вновь превращались в уже знакомые ему багровые письмена. И наконец остались прежние бесцветные камни, а надпись стекла по ним вниз, марая стену, точно расплавленный воск.
По мере того как слабело заклятие, породившее волшебные картины, в зале рос шум. Слышались возмущенные выкрики, царедворцы вскакивали на ноги и молотили по столам кулаками. Вновь зажглись лампы; многие, и мужчины и женщины, не скрывали слез, и все без исключения выглядели глубоко оскорбленными и жаждущими мести. Большинство смотрело на Хораспеса – кто умоляюще, кто гневно. Пророк открыл рот, словно собираясь продолжить свою речь, но внезапно передумал, обернулся в сторону тронного возвышения и простер руку к престолу.
Все взоры обратились на царя Ибнизаба...
Глава девятаяВысочайшая награда
Впервые с самого начала пиршества царь Ибнизаб приподнялся со своего позолоченного ложа. Ноги держали его не слишком устойчиво, и на всякий случай монарх опирался руками на спинку дивана. Царица снизу вверх смотрела на своего супруга и ободряюще придерживала его за руку. Двое стражников приблизились и встали за спиной у правителя, готовые подхватить полуголую тушу, начни она вдруг валиться. Но Ибнизаб, выказывая истинно царское пренебрежение такой мелочью, как законы тяготения, даже отнял одну руку от спинки дивана и ораторским жестом простер ее к слушателям.
– Да укрепятся духом наши верные подданные... То, что показал вам пророк, не станет судьбой великого города Абеддраха. Ибо мы всей душой воспринимаем его советы и поучения. Мы давно уже отбросили мелочную заботу о делах этого мира и полностью посвятили себя упрочению нашего положения в будущей жизни.
Знайте же, о подданные! Мы тоже созерцали видения, дарованные нам при посредстве таинственных трав. Мы видели грядущие чудеса и грядущую славу. О жители Абеддраха, ваш царь с нетерпением ждет их пришествия! Должно и вам приготовиться с радостью покинуть этот мир, чтобы пробудиться для вечной жизни. Воистину, Эллаэлю Великому ведомо, как ревностно мы готовимся ко Дню, Который Грядет!
