Эмиль, Гнитецкий - Благими намерениями
Глядя на задумавшегося князя Ровид прыснул со смеху.
- Да пошутил я, пошутил, - положил руку на плечо князю, - Ну какая война? Договоры ведь подписаны. Ни один правитель Гардарии ни разу не нарушил своего слова.
- Я и не думал в этом сомневаться, Ровид, - отлегло у Гинеуса от сердца, - Также заявляю, что с моей стороны все будет исполнено в точности со всеми пунктами. Сразу после свадебных торжеств я заявлю, что устал и ухожу, а княжить будут Блоднек с Тестверой. Войну Хасии также объявит он. А Тествера... Хм... Тествера открыто попросит помощи у отца.
- Что с Хасией-то? Какие новости?
Князь помрачнел.
- Жуть там творится. Сам же знаешь, там и верузийев полно и гардарийцев немало.
- Ну! Ближе к делу! - Ровид потёр висок.
- Убивают эти выродки детей наших. Выдавливают из страны. Дома, особняки заставляют в четверть цены продавать, а потом и говорят, выметайтесь мол, ублюдки. Хасия для хасийцев. Или будете трупами или нашими рабами - ежели здесь останетесь. Ну вот свадьбу сыыграем, сын-то мой...
- Кстати о детях, - прервал Ровид, - твой старший сын не объявлялся? Он нам не попытается всё испортить?
- Даже и не думайте беспокоиться, мой указ о запрете престолонаследия душевнобольными, никто не в силах отменить. Да появись Сурдан в Любеце, народ поднимет его на вилы.
- Ладно, в таком случае завтра будем обсуждать подробности нападения на Хасию, а я пока пойду, пожелаю Тествере спокойной ночи, - сказал Ровид и направился в комнату дочери.
***
Очередной пыточный застенок представлял из себя небольшую комнату без окон, с одной маленькой дверью, через которую и принесли едва стоящего на ногах Мольха. В одном углу располагалась добротная крепкая дыба, в другом - продолговатый кусок дерева с острым углом сверху, покоящийся на стойках. Третий угол украшал свисающий сверху крюк. Очевидно для подвешивания за рёбра или за связанные руки. Наконец, в четвёртом углу красовалась закопчённая жаровня с россыпью раскалённых углей, на которых лежали щипцы и прут, нагретые до жёлто-белого каления.
Рядом с дыбой стоял небольшой стол, на котором разложили палаческие инструменты: ножи, иглы разной толщины, железные крючья, жгут для стягивания головы, множество щипцов устрашающего вида и даже глазной выдавливатель. К столу были прикручены тиски для дробления пальцев и аналогичное устройство для сверления головы. На углу в ряд стояли баночки, наполненные какой-то разноцветной жидкостью.
В центре пыточной камеры занимал почётное место "сансэдарский сапог" - варварское оружие для пыток, представляющее собой несколько досок, стянутых прочными нитями. Инструмент предназначался для постепенного раздробления костей ног, и мало кто, побывав в этом устройстве, не оставался калекой. Перед "сапогом" располагалось кресло с шипами, в котором Мольх уже промучился, но это кресло было со спинкой и острия в нём были тоньше, и предусмотрены даже для ног. Приглядевшись, он отметил, что кресло состоит целиком из железа. Также виднелась массивная лохань, в которой вымачивались плети. Наконец, из правой стены торчали намертво вделанные в камни кольца-кандалы. Два служили для закрепления верхних конечностей пытуемого, два - для нижних.
У дальней стены стоял длинный стол, за которым сидело четыре человека - писарь, лекарь и два уже знакомых Мольху следователя. Самого его подвели к столу, крепко держа за плечи. Он поёжился и, чего таить, не на шутку испугался. Уж слишком мрачным было это место для человека, занимавшимся благородным ремеслом сыщика.
- Ну что ж, наш упрямец всё продолжает упорствовать? - с наигранным удивлением произнёс Бартольд, как только сыскаря втолкнули в камеру двое дюжих охранника. Всё тело Мольха болело и горело синим пламенем. Сам он еле держался на дрожащих от усталости ногах. Мазь, которой его щедро смазал лекарь, и какая-то пахучая настойка, которую он дал выпить, немного вернули его к жизни. Но сыскарь прекрасно понимал, что делают они это не из-за проснувшегося сострадания, а чтобы он и в дальнейшем был способен на допросы и пытки.
- Подследственный вполне может перенести допрос с пристрастием. Если будет и дальше отпираться, конечно, - подытожил лекарь. Вы не беспокойтесь, я прослежу, чтобы он не умер раньше времени.
- Хорошо, спасибо Фродд. Итак. Мольх... Ты ведь сыщик короля Гардарии, да? Отвечай быстро, да или нет? Каждая секунда дорога!
- Да, да! Я сыскарь Ровида! Вы узнали?! - возликовал граф.
- Мы тут посовещались и решили разобраться во всём максимально беспристрастно, - обронил Бартольд, - Сам понимаешь, утро вечера мудренее. У нас тут возникло ощущение, что всё это - всего лишь недоразумение...
- Вот, очень верное ощущение! - горячо поддержал следователя Мольх, - Сплошное недоразумение. Так что там с запросом? Уже послали?
- Сейчас! Делать нам больше нечего! Видишь ли, я просто пошутил, - ехидно скривился Бартольд, - Нет, ты не сыскарь. Ты - шпион, который замыслил убить княжича Кадроша в таверне "Сапоги мертвеца".
Все присутствующие, кроме безразличных ко всему стражей, заржали злобным утробным смехом, будто услышали смешную историю, а не издевались над практически приговорённым человеком.
- Сволочи! - отчаянно зашипел Мольх.
Сначала перенесенные издевательства, затем призрачная надежда, что во всём наконец-то разобрались, и после этого - резкий переход к жесточайшим душевным терзаниям, что никто не в чём разбираться и не думал. Не каждый ум выдержит такое!
- Ничего не попишешь, должность такая, - пожал плечами Бартольд, снова сменив выражение лица на твёрдо-умиротворённое, - работа. Вообще, достойно удивления, что ты так долго продержался! Знаешь, я тебя даже немного зауважал. Скажи, зачем ты так долго упорствуешь? Тебе же объяснили, что будет дальше!
Мольх стоял, насупившись, сжав зубы и зло глядя на своих истязателей, досадуя от того, что так дёшево повёлся на этот трюк.
- Слушай, а может быть перевербуем его? - нарочито громким шёпотом спросил Бартольда сидевший здесь же Бордул, подыгрывая первому. - Такой отчаянный парень и в такой плохой компании! Ай-яй-яй! Даже казнить его неохота.
Затем обратился к Мольху:
- Давай к нам?! Будем работать вместе. Конечно, некоторые ограничения для тебя будут, и без присмотра тебя никуда не выпустят. Но зато жизнь свою сбережёшь и поганых дружков своих нам всех сдашь. Я, признаться, вспылил вчера, бил тебя долго. Но ты ведь сам на это напросился своим нежеланием сотрудничать. Как тебе такое предложение?
На сыскаря словно вылили ушат ледяной воды. "Они поставили себе целью не только довести меня до телесного изнеможения, но и заморочить голову!". Тем временем Бартольд посмотрел на писаря, а тот, кивнув головой, придвинул к краю стола пачку бумаг, на которых был написан текст. Вслед пододвинул свечу - в камере стояла полутьма.
