Владимир Ленский - Странники между мирами
И в тот же миг Гион покачнулся и упал на помост рядом с троном.
Сын Гиона и Ринхвивар — Теган, второй король, — шагнул вперед; до сих пор его никто не замечал. Он переступил через неподвижное тело отца, спрыгнул с помоста и бросился к матери. Обеими руками он взял её за плечи и под колени и снял с ножей. Бессильная рука вскинулась юноше на плечо и тотчас обмякла. Жизнь, преизобиловавшая в теле матери, неохотно покидала свою излюбленную обитель; но Ринхвивар умирала, и в этом не могло быть сомнений.
Теган понес ее прочь с площади, у всех на глазах, и люди шарахались в стороны, позволяя им пройти. Высокий юноша с темными волосами и темными раскосыми глазами нес на руках женщину, все тело которой было иссечено ножевыми ранами. Босые ноги ее качались в такт каждому шагу, нежные руки свешивались едва не до земли, голова, запрокинутая сыну на плечо, шевелилась, как будто выискивая возможность коснуться раскрытыми губами его щеки.
Запятнанный кровью своей матери, Теган шел по городу, являя ее почти обнаженное, израненное тело всему Королевству.
* * *
— Она мертва? — переспросил Ирмингард уже в который раз.
Человек, которого герцог посылал в столицу для наблюдения за происходящим при дворе Гиона, кивнул:
— Я видел это собственными глазами, ваше сиятельство. Королева Ринхвивар мертва!
Он говорил спокойно и терпеливо, хорошо понимая состояние Ирмингарда: любя герцога, нетрудно было потакать немногочисленным его слабостям, одна из которых заключалась в стремлении вытряхивать из своих шпионов сведения до самых последних мелочей, постоянно повторяя одни и те же вопросы.
— А что Гион, что король?
— Он очень плох...
— Таким образом, Королевство осталось на плечах Тегана, — задумчиво проговорил Ирмингард, покусывая перчатку. — Выдержит ли юнец?
— Возможно, король Гион еще оправится, — заметил посланец. — Я бы не рассчитывал на то, что горе сломит его. Люди обычно прочнее, чем кажутся.
Ирмингард глянул на него так, словно только что обнаружил присутствие поблизости какого-то незнакомца.
— Так ты полагаешь, что король Гион скоро придет в себя? — высокомерно осведомился герцог Вейенто.
— Кто я такой, чтобы полагать нечто о короле? — ответил посланец (он был не из робких и говорил спокойно). — Однако я видел короля после того, как королева была признана совершенно мертвой, и могу утверждать лишь одно: от нанесенной ему раны Гион исцелится нескоро. В любом случае теперь он лишен главного своего преимущества — эльфийской крови.
— Ринхвивар упала на ножи, — задумчиво молвил герцог Вейенто. — Она грянулась о них всем телом, напоролась на все острия разом... Отчего это произошло? Есть ли какие-нибудь предположения? Что говорят в столице?
— Там... не говорят, — впервые в голосе посла прозвучала нотка неуверенности. — Только плачут.
Герцог Вейенто отвернулся: ему не хотелось, чтобы кто-то посторонний видел сейчас его лицо. Он знал причину смерти королевы. Отравленное лезвие. Крохотная капелька яда, разрушившего связь между Ринхвивар и лучами двух лун, растворенными в жарком солнечном огне. Этого оказалось довольно, чтобы она не удержалась в. воздухе и насадила себя на ножи.
Ирмингарду стоило немало сил найти нужного человека в королевской гвардии и предложить ему достаточное количество жизненных благ, чтобы склонить на свою сторону. Действовать приходилось очень медленно и осмотрительно, в основном через женщин, до которых эльфийские лучники были чрезвычайно охочи. И только один, разомлев после ночи любви, сделался достаточно откровенным, чтобы признаться: королева Ринхвивар — не та женщина, ради которой он готов и впредь жить среди людей и служить им. Не говоря уж о короле Гионе. Высокомерно ломая брови, эльфийский лучник произнес слово «ничтожество», и оно, это слово, решило все: спустя месяц после памятного разговора ему доставили кольцо от Ирмингарда, флакон с ядом и предложение половинной доли от изумрудных копей на самом севере герцогства.
Наконец-то! Смерть королевы Ринхвивар разрушила неестественное благоденствие юга: больше эта земля не будет процветать благодаря эльфийской крови. Не существует больше мистического и телесного союза с Эльсион Лакар. Мэлгвин, слабый и больной человек, которому удалось объединить Королевство, не прибегая ни к каким магическим ухищрениям, Мэлгвин, добровольно уступивший свои завоевания брату, — настало время справедливости и для него! Скоро зачахнет от горя и король Гион, даром взявший все то, ради чего столько трудился и страдал Мэлгвин, и Королевством начнут управлять люди.
— Вы свободны, — сказал Ирмингард посланнику. — Благодарю вас за службу.
Раздел «шпионаж» не значился в книгах, где были определены и расписаны суммы вознаграждений, полагающиеся подданным Вейенто за те или иные работы, в том числе и произведенные сверхурочно. Поэтому во всем, что касалось тайны, Ирмингард действовал по старинке — был несправедливо милостив. И, отпуская своего соглядатая, Ирмингард вручил ему сотню золотых монет и сверх того — серебряную брошь, сделанную в форме плывущей жабы: жабьи бородавки имитировались крохотными самоцветиками, рассыпанными по всему ее серебряному телу.
* * *
Пятьдесят эльфов прибыли в Королевство вместе с Ринхвивар. И один из пятидесяти решился убить ее — ради выгоды и из зависти. Иные эльфы в некоторых вещах ничем не отличаются от самых обычных людей.
Этот пятидесятый прибыл на север почти сразу вслед за герцогским шпионом. Высокий, как все его сородичи, темнокожий и светлоглазый, он держался настороженно. Никто на севере не любит Эльсион Лакар, поэтому пришелец закрывал лицо капюшоном.
И снова, как и в случае с награждением соглядатая, Ирмингард вынужден был обращаться с предателем не согласно писаному закону — ибо ни Мэлгвин, ни Ирмингард не записали закона, регламентирующего добрые отношения с предателями, — но по собственному усмотрению.
— Я не могу считать вас своим подданным, — заговорил герцог с молчаливой фигурой, возникшей на пороге большого, светлого зала, расположенного на самом верху башни того самого замка, что был построен ради свадьбы Мэлгвина и Ареты Молчаливой. — Примите от меня дары как чужеземец.
Лучник отбросил капюшон, и Ирмингард увидел его лицо: почти черное, исчерканное странными ломаными узорами. В первое мгновение Ирмингарду оно показалось попросту грязным; в следующие минуты — нелепо разрисованным (должно быть, краска стерлась во время путешествия!); и лишь после герцог понял: его собеседник взволнован. Как и все Эльсион Лакар, испытывая сильные чувства, он не краснеет и не бледнеет, но покрывается узорами.
