Наталия Осояну - Звёздный огонь
А сумасшедшим быть, оказывается, приятно!
Ложе под балдахином, достойное королей. Ткань платья на ощупь кажется то гладким шелком, то грубой холстиной, а то и дырявой ветошью… и уже в следующий миг его пальцы касаются затейливых узоров из жемчуга и драгоценных камней. Но что платье? Мара стряхивает его, как змея — старую кожу.
Теплая плоть становится холодным камнем, а потом — хвостом, покрытым блистающей зеленой чешуей. Хаген знает, что русалок нет, их придумали в незапамятные времена — уж лучше представлять себе смешливых полурыб, которые хоть до талии остаются людьми! Истинный облик морских жителей не имеет ничего общего с человеческим, и потому страшен вдвойне.
Русалок не бывает… но кто же с ним сейчас?
Серебристый смех, будто звон хрустальных колокольчиков. «Глупый… глупый совсем! И ты слишком много… слишком много думаешь…»
Вот она осторожно касается его лба кончиками пальцев — и назойливая водомерка испуганно несется прочь. Всё, больше никто им не помешает; даже собственное имя он забывает на время, всецело подчинившись тому странному существу, что завлекло его в свои сети.
Вода подымается всё выше, в окна заглядывают мурены и кракены, медузы и кархадоны. Её тело сияет во мгле — то податливое и теплое, то гладкое и чешуйчатое, оно временами кажется каменным. Её лицо всё время меняется — прозрачный овал с кожей алебастрового цвета, а потом — острый подбородок, алые губы, печальные серые глаза… и чьи-то другие лица, которые он видит впервые, чтобы наутро позабыть навсегда.
«Кто ты?!»
Чей это голос? Разве это он кричал? Мара смеется. Её хриплое дыхание, её жадные губы и руки, в чьих пальцах словно нет костей — мир умрет, если он хоть на миг перестанет чувствовать эти тонкие пальчики…
«Ты мой… на эту ночь. Забудь обо всем!»
Волны захлестывают их с головой, водокрут тянет на дно — а где-то наверху Великий шторм с разноцветными глазами укоризненно качает головой.
Быть может, он просто завидует?..
Сначала пришли звуки. Где-то далеко-далеко послышались голоса — кто-то ругался, похоже, две женщины. Хриплый старческий смех, крик заплутавшей морской птицы, радостный детский возглас.
Солнечный лучик, проскользнув сквозь щель в рассохшихся ставнях, ужалил в глаза, и Хаген, не проснувшись до конца, резко сел. Куда это его занесло? Старый чердак, полный разнообразного хлама, давным-давно населенный лишь пауками… но отчего-то кругом пахнет не пылью и ветошью, а цветами, словно он ненадолго вернулся в Фиренцу. Пересмешник зажмурился: в его голове всё перепуталось, как будто кто-то взбаламутил ил на дне озера. Он был здесь с какой-то женщиной, чей образ верткой рыбешкой ускользнул из памяти. Ни лица, ни имени… он даже не помнил, как попал сюда! Реальность причудливо перепуталась со сновидением, в котором таинственная незнакомка превратилась в русалку.
Или это был не сон?
Проще всего было предположить, что «русалка» опоила его, намереваясь ограбить. Оборотень схватил кошелек, пересчитал монеты — нет, всё на месте… кроме броши. Он помнил, что держал её в кулаке всё время, пока они шли сюда от самой рыночной площади, а потом серебряная безделушка словно растворилась, лужицей ртути утекла в какую-то незаметную щель. Но зачем было племяннице торговца красть вещь, которую она могла и так заполучить в любой момент? Разве что они с дядюшкой в сговоре и возвращают таким странным способом свой товар… нет, глупости всё это. Наверное, он выронил брошку, когда шел по мосту — так туда ей и дорога!
«Не хочу больше видеть этот знак…»
Через некоторое время Хаген вышел из заброшенного дома, оглянулся: старая развалина как будто глядела на нежданного постояльца с обидой за то, что он уходит так скоро. Здесь наверняка часто ночуют те, кому некуда пойти, сказал себе пересмешник. Он просто оказался одним из многих, да и Мара тоже. Мара! Имя вернулось столь же неожиданно, как пропало. Теперь он вспомнил, как звали таинственную незнакомку — хоть что-то изменилось к лучшему. В это, по крайней мере, хотелось верить.
Солнце стояло почти в зените, и пересмешник почувствовал зверский голод. Нужно было отыскать поблизости какую-нибудь таверну, но если накануне он и успел что-то рассмотреть в этой части города, то теперь эти воспоминания улетучились.
Магус просто пошел куда глаза глядят.
— Эй, парень!
По другую сторону канала кто-то махнул ему рукой. Хаген, которому солнце светило в глаза, прищурился: незнакомец был очень высок, почти как боцман-гроган, и столь же широк в плечах… кто такой? Пересмешник не имел понятия.
— Как поживает твой дружок-выпивоха?
«Искусай меня медуза, это же Чокнутый Гарон!» Не зная, как себя вести и что могло понадобиться от него этому странному верзиле, Хаген осторожно ответил:
— Отдыхает…
Он не стал уточнять, что Умберто успел отдохнуть в трюме, но Гарон и так всё понял — добродушно рассмеялся, словно не было между ними никакой ссоры. При свете дня моряк выглядел по-прежнему огромным, но не таким грозным, и пересмешник позволил себе немного расслабиться.
— А ты что здесь делаешь? — спросил Гарон. — Чего забрел так далеко от пристани?
— Я… — растерянно протянул магус, не зная, что сказать. — Да так… гулял…
— Гулял, — Гарон понимающе хмыкнул. — А у меня тут сестра живет. Не хочешь с нами вместе пообедать?
Хаген уже знал, что в Кааме частенько приглашают за стол первого встречного, и отказываться от такого приглашения — себе дороже, ибо жители этого странного города легко переходили от сердечной дружбы к взаимной неприязни и наоборот. К тому же, он и впрямь был голоден, так что предложение Гарона пришлось весьма кстати.
Некоторое время спустя пересмешник сидел за столом в просторной комнате, уплетал за обе щёки рыбный суп и вполуха слушал, о чем говорили брат с сестрой — Чокнутый Гарон и Нэлл, хозяйка дома.
Щуплая Нэлл, совсем не похожая на верзилу Гарона, приняла гостя радушно, словно его здесь давно и с нетерпением ждали; её дети, троица голубоглазых сорванцов с выгоревшими на солнце волосами и веснушчатыми щеками, пришли в полный восторг от того, что у них в гостях матрос с самой «Невесты ветра» и засыпали Хагена вопросами о знаменитом фрегате и его капитане. За столом присутствовал также престарелый отец Гарона и Нэлл, на которого Хаген старался не смотреть, ибо тот показался ему весьма похожим на древнего рака-отшельника — худой, закутанный в одеяло чуть ли не с головой, с беззубым ртом и бессмысленным взглядом. Такая немощная старость пугала пересмешника и отталкивала, словно постыдная болезнь.
