Сергей Алексеев - Волчья хватка. Волчья хватка‑2 (сборник)
А спустя дней десять после этих событий на охотничью базу пришёл инок — глубокий старик с аккуратной стриженой бородкой и в очках, чем-то напоминающий Калинина времён войны, однако взгляд молодой и озорной не по возрасту. За спиной был рюкзачок с пожитками, в руках корзина и палка — этакий городской грибник. Служивая, строгая овчарка Люта, не одному гостю штаны спустившая, затрепетала перед незнакомцем, как, бывало, перед волком, и только Руки не лизала.
И если бы не условленное приветствие, никогда бы не признать в нем воина Полка Засадного. Инок назвался Радимом и поднёс Ражному в дар красную Рубаху из крепчайшего трехслойного холста с кожаным аламом — оторочкой выреза.
Дар этот был своеобразным видом на жительство, выданным духовным предводителем Сергиева Воинства. Иными словами. Ослаб прислал стареющего Радима доживать свой век в вотчине Ражного на полном его попечении. Это считалось почётной обязанностью — заботиться о немощных иноках, тем более, Ражное Урочище долгое время стояло в запустении и тут давно никто из старцев не жил. У некоторых вотчиников их собиралось до десятка, и они никогда не были в тягость, ибо не просто сидели на шее хозяина Урочища, не доскребали остатки своих лет — обогащали, насыщали его своим опытом, мудростью и воинским духом. Ражный иноку обрадовался, посчитал его появление доброй приметой — оживало Урочище! — и поселил его в келье своего дома, лет пятнадцать пустовавшей.
Радим был из вольных араксов, никогда не жил в вотчинах и ко всему проявлял искреннее любопытство. Он долго бродил по дому, разглядывая убранство, на повети знающей толк рукой ощупал противовесы, точно установив количество песка в мешках, а значит и уровень достигнутого состояния Правила, затем с пристальным интересом разглядывал оцовские полотна, и чего бы ни касался рукой, все его восхищало и радовало.
— Добро, — приговаривал он. — Добро… А когда пошёл осматривать владения и увидел Молчуна, безбоязненно приблизился к нему, присел и, посмотрев в волчьи глаза, покорил окончательно.
— Ведь это же не зверь, вотчинник! Разве что образ животный… Не встречал я подобных хищников. Но толк в них знаю.
Он не объяснил, откуда и какой именно знает толк в волках, и, словно доктор, поочерёдно оттянул веки, внимательно изучил глаза — и Молчун позволил сделать это с собой! — после чего хлопнул по холке.
— Ну, гуляй, брат…
Вечером, за праздничным столом в честь нового насельника Урочища, инок выпил кубок хмельного мёда — им позволялись и более крепкие напитки — и как бы подвёл итог своих впечатлений.
— Добро у тебя все тут, Сергиев воин, добро. Одна беда — хозяйки нет.
— Не успел завести, — признался Ражный. — Год как на Свадебном Пиру пировал…
— А пора бы! Эх, знаешь, как лепо, когда рядом жена молодая! Все боярин мой, боярин мой — зовёт и в глаза глядит… Обручён хоть, нет? — Есть у меня суженая…
— И что же ты холостякуешь, воин?
— Условие там стоит — не перешагнуть…
— Ну уж!
— Перед попечителем суженой на колени встать надобно и руки просить.
— А встать не можешь?
— Не хочу. И никто не поставит.
— Ладно ты сказал, добро, — похвалил инок. — Не пристало засаднику на коленях стоять… Взял бы мирскую девицу. Ужель не найти? В наше время брали, молодили кровь…
Ражный в тот же миг вспомнил воскрешённую Милю, печально улыбнулся и ушёл от прямого ответа.
— И с мирскими не просто, инок… Да и как Ослаб посмотрит на такой брак?
— Перед Ослабом можно и слово замолвить, — сказал Радим так, словно предлагал свои услуги. — Коль за этим стало — поправимое дело.
Смутная, почти нереальная надежда затрепетала крыльями в сердце: а почему бы нет? Почему не послать этого инока с челобитной к старцу? Ведь от него пришёл, от него красную рубаху принёс, значит, имеет доступ и попросить может о милости…
А тот заметил этот тайный трепет, взбодрил ещё больше.
— Показал бы мирскую девственницу? Что прятать-то… Порадует глаз и душу — сам пойду к Ослабу, без твоего ведома.
Стареющим араксам, как и всяким старикам, нравилось устраивать жизнь молодых, обручать с невестами, сватать, а то и самим привозить девиц на выданье из старообрядческих родов. И Ражный тотчас ни на минуту не усомнился в искренности нового насельника.
— Показал бы, — — признался он. — Да нет её здесь. Может, больше и не придёт…
— Где же она?
— В лесу живёт, от людей ушла.
— Добро, поищу, — согласился инок. — Пойду завтра в лес. Урочище твоё погляжу, заодно и девицу посмотрю. Я ведь в вашей вотчине когда-то Свадебный Пир пировал…
И словно гусляр, до глубокой ночи завёл сказ-воспоминание о своей молодости.
Наутро же он взял корзинку, палку и отправился в лес.
До поединка оставались считанные дни, и ему бы с правила не спускаться, как советовал калик, но Раж-ный целый день слышал в сердце это короткое, лёгкое трепетание крыльев — так бьёт ими оперившийся птенец, когда просит корма у матери. Он таил надежду, что новый насельник вернётся из лесу с Милей, приведёт и вручит. И скажет что-нибудь подобное:
— Вот тебе, боярин, боярыня! А я пошёл к старцу духовному за благим словом. Он мне не откажет.
Дело в том, что некоторые араксы, не дожидаясь совершеннолетия, заводили в миру семьи, рожали по несколько детей и таким образом лишали себя возможности соединиться с обручённой невестой и продлить воинский род. Они потом локти кусали, посылали иноков к Ослабу или кидались в ноги сами, но тот, говорят, чаще всего скалой стоял, соблюдая неписаные законы Сергиева воинства, и шёл навстречу в исключительных случаях, когда, например, араке брал мирскую жену порочной или вовсе с детьми и имел от неё потомство — / позволял жениться на суженой, дабы не прервать род; или, напротив, если своевольник женился по большой любви и на девственнице, а детей воспитывал в духе Воинства — благословлял такой брак.
Радим вернулся в сумерках с полной корзиной поздних опят, выглядел утомлённым, выпил меду, сказал своё «добро» и пошёл в келью. Задавать вопросы инокам было не принято, да и так становилось ясно, что надежды не оправдались. Ражный собрал, скрутил себя в тугой свиток и, навёрстывая упущенное, поднялся на правиле.
Новый насельник Урочища не зря завёл разговор о женитьбе. Совершеннолетнему араксу жена нужна была не только для продолжения рода, не для развлечения, утешения плоти или оплакивания, коль мужа принесут не живого с ристалища или поля брани. И тем более не для хозяйства и домашнего очага.
В браке крылась иная, почти забытая в мирской жизни суть, имеющая символическое значение — соединения двух начал, совокупления мужской и женской природы. Ни одно из них, будучи раздельными, не могло развиваться и двигаться дальше, и слово «холостой» в этом плане очень точно сохранило первоначальный смысл — пустой.
