Протектор Севера - Сахаров Василий Иванович
Близился вечер. Мои люди остались в гостевых покоях и в казарме, а я, облачившись в строгий полувоенный мундир, с медалью «За Южную кампанию» на груди и ирутом на боку, в сопровождении Эри Верека (шевалье из старого рода всё-таки) направился в тронный зал, где не так давно от моей руки погиб Андал Григ. Но это всё в прошлом, а в настоящем в этом зале стояло два трона, на которых расположились Ферро Каним и наш молодой герцог, а вдоль стен теснились его бароны и чиновники. Оглядевшись, я невольно поморщился. Сказывалась древняя кровь Ройхо, которая чуяла, что вблизи нет никого, кто имел право называться дворянином. И если смотреть в суть, то кроме двух Канимов, пары мощных магов из сопровождения великого герцога, советников Гая, меня и чародея рядом со мной в тронном зале не было аристократов, которые могли бы свободно оперировать энергетиками дольнего мира.
«Куда катится мир?!» – словно какой-нибудь старик-брюзга, подумал я. И под выкрик герольда, который объявил меня и Верека, мы направились к Каниму и Гаю. И новая мысль: «Интересно, Анат Каир здесь? Вряд ли, слишком много у него дел и слишком мало времени, чтобы тратить его на объезд территорий».
На краткий миг мы остановились посреди зала, тем самым дали всем присутствующим нас рассмотреть, вскинули головы и уверенным шагом продолжили своё движение к возвышению, где сидели Каним и Куэхо-Кавейр. Эхо наших шагов разносилось по залу и не нарушалось никаким посторонним шумом. В семи-восьми метрах от первой ступеньки мы снова остановились и одновременно отвесили поклон сидящим господам. После этого нас должны были либо отпустить, либо удостоить парой-тройкой слов, и я считал, что всё пройдёт по первому варианту. Однако я ошибался.
Каним бросил на меня долгий изучающий взгляд и сказал:
– Граф Ройхо, подойдите.
После этих слов следовало приблизиться вплотную к ступеням, и я сделал шаг, другой, третий. Великий герцог, крупный широкоплечий мужик в сером однотонном плаще и таком же камзоле с нашитым на груди родовым гербом – скорпионом с человеческой головой, встал и спустился с пьедестала. Рядом с ним возник герольд, держа в руках лакированную коробочку и перевязанную синей тесьмой грамоту. С поклоном он передал главе рода Канимов бумагу, и тот, развернув её, зачитал:
– «За преданность Его Императорскому Величеству, проявленное в боях мужество, отвагу и храбрость достойный сын древнего и славного остверского рода граф Уркварт Ройхо награждается… – Герцог сделал паузу, осмотрел тронный зал и закончил: – Орденом Верности!»
Награду мне вручают не впервые, и о том, что за ночной бой в Старом дворце, когда мятежники пытались добраться до императора, мне полагается орден, я знал. Но за своими делами и суетой про это совсем забыл и, видя перед собой великого герцога, никак не мог подумать, что мой вызов в замок вызван таким приятным поводом. Однако, несмотря на некоторое замешательство и то, что голова была забита совершенно иными мыслями, я всё сделал как надо. На автомате сомкнутым правым кулаком я коснулся груди в области сердца и громко произнёс:
– За Анхо и империю!
Ферро Каним, один из заседателей Верховного Имперского Совета, лично приколол на мой мундир усыпанный мелкими бриллиантами орден – прямой белый крест в круге и сказал:
– Служи честно, граф Ройхо. В тревожное время, в какое мы живём, император надеется на твою верность и храбрость подобных тебе людей.
Каним хлопнул меня ладонью по плечу и сделал полоборота влево. На этом награждение можно было считать оконченным, и, снова отдав староимперское воинское приветствие, я отошел назад и присоединился к Вереку. После чего мы повернули к стене, от трона далеко уходить не стали, а затесались в группу придворных, которые расступились передо мной и магом, и я быстро вспомнил всё, что знал о врученной мне высокой награде.
Орден Верности является одной из десяти высших наград империи Оствер. Он не даёт никаких благ и привилегий, кроме одной: я могу в любое время дня и ночи потребовать аудиенцию у императора. Хм. Предполагалось, что кавалер этого ордена должен быть готов к тому, чтобы умереть за государя. Но вот в чём парадокс: среди пяти герцогов, которые некогда шли убивать Квинта Первого, четверо имели точно такой же орден, какой сейчас на моей груди. И лично мне пока доступ к телу Марка Четвёртого не нужен. А там кто знает, вдруг и пригодится привилегия. Впрочем, сейчас не об этом. Мысли о награде пришли и ушли, и я прислушался к словам моего сюзерена Гая Куэхо-Кавейра, который дождался, пока его отец займёт своё место, встал и начал говорить:
– Мои верные вассалы! – Ломкий и пока ещё неокрепший голос подростка разнёсся по залу. – Настала пора тяжёлых испытаний! Империя в опасности! Враги нашего государства наступают на нас со всех сторон! Они уничтожают наши святыни, вырезают всех этнических остверов и подвергают позору наших женщин! Потоки крови льются на землю, и ею можно заполнить море. Погибают верные сыны империи. Цветущие хозяйства и богатства нашей родины разграблены. И хотя наше государство имеет силы, дабы отразить врага, мы не можем быть сильными везде. Пользуясь тем, что основные силы имперских вооружённых сил находятся на Мистере, республиканцы рвутся вперёд, к самому сердцу нашей любимой родины, Грасс-Анхо.
«А путь к столице лежит через владения твоего батюшки», – отметил я, и к остальным словам Гая особо уже не прислушивался. Мне было совершенно ясно, к чему клонит герцог: к тому, что надо отправить на восток новых добровольцев и всех профессиональных наёмников, не только по приказу, но и по зову души. И хотя мне искренне жаль мирных людей, которых республиканцы в самом деле вырезают под корень, я понимаю, что моя война будет вестись здесь, на севере. Мои две-три сотни воинов и «шептуны», которые могли бы отправиться на битву с восточными захватчиками, ничего не решат и погоды не сделают. А зимой в наши края придут нанхасы, и здесь начнёт литься кровь, а затем, по весне, нагрянут ваирцы, и герцогство Куэхо-Кавейр может прекратить своё существование. Так что патриотизмом меня не возьмёшь, и лично я никуда отправляться не собираюсь. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Тем временем Гай говорил, говорил и говорил. Речь его была грамотной, явно её писал образованный человек, а юноша хорошо всё выучил, и по лицам многих баронов было заметно, что они готовы хоть сейчас рвануться в бой. И когда герцог завершил своё выступление и объявил, что отправляет часть своих воинов на восток, добрая половина дворян и чиновников кинулась выражать сюзерену свою готовность положить жизнь на алтарь Отечества или послать на это дело кого-то из своих подчинённых. И мне пришлось ухватить за полу мантии Верека, который тоже в патриотическом порыве возжелал записаться добровольцем, и на его недоуменный взгляд тихо выдохнуть:
– Молчи! Потом поговорим!
– Но…
– Заткнись!
Маг втянул голову в плечи и пятнадцать минут, пока шла запись готовых оставить свои владения и отправиться на фронт, где большая часть из них наверняка погибнет, насупившийся Верек молчал и о чём-то напряжённо думал. А я в это время вслушивался в речи местного дворянства и чиновников и прикидывал количество воинов, которых лишается герцогство Куэхо-Кавейр. Это почти все наёмники герцога, тысяча конников. Часть гарнизонных войск, прежде находившихся на службе Григов, минимум пять сотен бойцов. Дружины семнадцати баронов, ещё восемьсот мечей. Городское ополчение Изнара в количестве трёхсот пятидесяти человек и полторы сотни стражников. Ополчение прочих острожных городков выставляет восемьсот – девятьсот бойцов. И так, по мелочи, ещё около полутысячи сборных сил. Итого: почти четыре тысячи человек. Хреново! А кто зимой с нанхасами воевать станет? Граф Уркварт Ройхо и неполная тысяча герцогских и баронских вояк да крестьяне, которые, чуть на них нажми, разбегутся по лесам? Пожалуй, так и есть. И хотя Ферро Каним пообещал, что к зиме основная часть добровольцев, как настоящих, так и вынужденных, вернётся домой, я чувствую, что это полная чушь. Республиканцы вцепились в нас, словно клещи, и натиск ослаблять не станут. А значит, рубилово на востоке Эранги и юго-востоке Мистира будет идти до тех пор, пока одна из противоборствующих сторон не выдохнется, а случится это только через год-другой.
