Не время для героев. Том 5 (СИ) - Соломенный Илья

— Я не… Не знаю. Я просто решил поставленную тобой задачу.

Снова смех отца, от которого в небе сверкают молнии.

— Иногда вы, дети мои, слишком буквально воспринимаете мои слова. Ты ведь сам задал нужный вопрос после своих теоретических рассуждений — где здесь то, о чём я говорил? Свобода, эмоции, ощущения, развитие?

Мы с Аулэ молчим, а Отец продолжает.

— Главное, в любой жизни — не инстинкты и механизмы выживания. Главное — разум. То, что заставляет жизнь адаптироваться, выбираться из самых глубоких впадин и оврагов реальности, развиваться, создавать, творить и удивлять!

— Разум? — хором спрашиваем мы.

— Разум, — подтверждает Отец. — В каждом мире, где есть жизнь, есть невероятно многообразие организмов, и все эти существа в какой-то мере разумны. У каждого из них есть цель, есть система, которой подчиняется отдельная особь или целый вид. И те, чей разум достиг определённого пика, становятся по-настоящему свободны — они начинают творить, испытывать эмоции, передавать их, ощущать вкус к жизни! Даже мы с вами — пример таких существ. Мы — Вечные, Высшие, Те, Кто Будет Всегда, — «голос» Отца звенит, когда он произносит эти слова. — И мы — вершина пирамиды разума… По-крайней мере, здесь и сейчас. И наша главная задача — именно та, ради которой я вас и создал! — не дать искре разума угаснуть. Мы должны раздувать её пламя!

Речь Отца вызывает во мне невероятное воодушевление — такое бывало и раньше, когда он просил нас заняться чем-то важным. Выслушав Его, я преисполняюсь возбуждения от предстоящей работы, радости, что Он собирается поручить нам такую сложную задачу — но всё же не слишком хорошо понимаю, зачем всё это нужно…

— Но Отец… — спрашиваю я, после некоторого времени, проведённого нами в молчании и созерцании. — Как ты мог придумать столь сложную систему?

Он смеётся — тихо и грустно.

— Я не придумывал её, сын. Как я и говорил, жизнь существует везде, в разных видах и формах. Она существовала всегда — до меня и вас — и будет существовать всегда после. Даже тогда, когда этот мир погибнет, и мы все погибнем, где-то на другой стороне Астрального моря, или — кто знает? — в его пучинах, жизнь появится снова. Мы… Мы просто должны её поддерживать.

— Откуда ты всё это знаешь? — тихо спрашиваю я.

— Из того времени, когда всего этого, — Отец вновь обводит рукой только что созданную мной долину, — ещё не существовало. И не только этого. Не было ни тверди, которую можно править, ни океанов, из которых вы поднимаете сушу. Не было воздуха, которым дышат растения и неба, которое отделяет нас от Астрального моря… Не было того, что мы зовём домом… Я знаю это, сын мой, из того времени, когда не был вашим отцом, и ещё не пересёк Астральное море.

— Ты никогда… — Аулэ, прислушивающаяся к нашему разговору, подходит ближе. — Ты никогда не рассказываешь об этом… О том, что было раньше, до нас… Быть может, узнав об этом, мы сможем лучше понять тебя? Ведь пока эти речи… Они как предрассветный туман, за которым скрыт целый мир! И мы хотим увидеть его, почувствовать и понять!

Я улыбаюсь аналогии сестры — она мыслит более образно, чем я, но смысл сказанного передаёт очень верно.

— Эти воспоминания тяжелы для меня, дорогая дочь, — вздыхает Отец. — Даже спустя столь долгое время…

— И всё же, если позволишь, я поддержу Аулэ, — говорю я. — Ты рассказал нам о том, что было до нашего сотворения лишь раз. Но о «жизни» ранее ничего не упоминал, ровно как и о том, что у нас есть некая цель… Сейчас твои объяснения абстрактны, и если бы у нас был пример…

— Пример? — я чувствую в Отце смятение. — Примеров, сын мой, огромное множество. Мы с вами — разумные, высшие формы сознания — Жизнь. Древние драконы, обитающие в диких водах Астрального моря — это Жизнь. Алчущие энергии Астральные собиратели и Первородные Колоссы, из костей которых собраны многие из миров — тоже Жизнь.

Перед нами одна за другой появляются движущиеся картины того, о чём говорит отец. Они реальны, они проникают в нашу память, передавая информацию о том, что это за картины, что на них изображено, как оно работает — каждая мелочь, которую мы видим, тут же закрепляется в нашем сознании знанием.

— Олень, убегающий от охотника, и сам охотник — это жизнь. Черви, мухи, пауки. Эрреданы, тви’леки, расхадоны — жизнь. Мыслящие расы, создающие корабли для путешествий по Астральному морю — жизнь. Глупые моллюски на дне миров-океанов — тоже жизнь.

Он продолжает говорить — долго, монотонно и упорно, пока до нас, наконец, не доходит всё — с самого начала, с самого простейшего примера, до самого сложного и неизвестного.

И когда он заканчивает — мы понимаем, что Он от нас хочет.

— К следующей смене сезона я хочу видеть созданную вами жизнь, — заявляет Отец в самом конце своей речи. — Эльдар и Коана тоже получили такие задания. Но вы, Первый и Вторая… Думаю, что вы справитесь быстрее. Наш мир, наш дом, уже готов. Его можно менять, улучшать — но он стал именно тем местом, которое я хотел видеть для своего спокойного существования…

— Мы не подведём тебя, Отец! — заявляю я.

— Знаю, Зеал, знаю, — в Его голосе снова чувствуется теплота. — Но не забывайте и о брате с сестрой. Работайте вместе — так результат будет лучше. В вашем распоряжении — четыре Кузни и Фейды, черпающие силу из-за Грани. Пользуйтесь ими с умом. В этот раз я не стану вас контролировать.

Последние слова вызывают во мне бурю чувств. Полная свобода созидания?!

— Позволено ли будет нам знать, почему? — осторожно спрашиваю я.

— У меня не будет на это времени. Я займусь… Кое-чем другим. Далеко отсюда.

Зал для собраний в Аквиле — летающем над планетоидом городом, где расположены наши с братьями и сёстрами жилища, в которых мы так редко появляемся — единственное место, где мы и Отец время от времени собираемся вместе, чтобы обсудить текущие вопросы и распределить дела.

Антрациотово чёрный пол, по которому пробегают всполохи энергии, приятно холодит ступни. Плиты непрозрачные, но на них повторяется контур материковой части планетоида, над которой мы сейчас пролетаем. Три кресла за столом-пятиугольником из мерцающего кристалла заняты моими сёстрами и братом.

Аулэ, Коана и Эльдар сидят молча, сложив руки под подбородками и внимательно слушают меня, занявшего четвёртое кресло. Пятое, в два раза больше наших, во главе стола, пустует — со времён нашего последнего разговора отец так и не вернулся…

Над столом висит голографическая карта, изображающая четыре континента, Над ней — множество меток, сконцентрировавших на которых, можно приблизить карту и увидеть, что на поверхности мира и в его глубине кипит жизнь…

Люди, животные, массивы насекомых, птиц и рыб, расы двергов, гримауров, толоров, сирен — мы можем наблюдать за каждым из видов, или даже за каждым отдельным индивидом…

— Нам потребовалось меньше пяти оборотов вокруг звезды, чтобы сделать то, о чём нас просил отец, — продолжаю я свою речь. — Объединив усилия и наш разум в единое целое, мы создали невероятно продуманную экосистему, в которой жизнь функционирует без нашего вмешательства. Растения, насекомые, животные, грибы, энергопаразиты, астральные двойники, магия — всё уравновешивает друг друга, и теперь мир, который мы ковали с таким трудом, живёт самостоятельно.

— Я так и слышу какое-то «но», — говорит Эльдар.

— Оно есть. Всё то, о чём говорил отец, оказалось простым… Это был не вызов нашим способностям, а рутина! Выплавить из пылающей земной тверди невероятной красоты мир и то было труднее! А эта «жизнь», — я морщусь, «произнося» это слово». — С ней мы справились с лёгкостью. И раз уж так вышло, что мы закончили дело, теперь я хочу взяться за что-то более серьёзное.

— Что ты имеешь в виду?

— Все эти создания, — я обвожу рукой карту, — предельно просты. Да, они разных видов, их сознание функционирует по-разному, они по-разному живут, они стремятся к разному, а у кого-то стремлений и вовсе нет. Но всё же они просты и похожи в двух первоочередных вещах. Им нужно питаться, им нужно размножаться. Всё остальное — мелочи, несущественные отличия. И это скучно.