Светлана Багдерина - Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены
– Что?.. – проявил чудеса сообразительности Иван.
– Я говорю, что вам придется постоять где-нибудь в сторонке, пока я сбегаю и принесу сюда сундук с яйцом, – любезно пояснила она.
– Но ты не можешь пойти туда одна!.. Там, в башне, тебя может поджидать все, что
угодно!.. Или кто угодно!.. И где угодно!.. Наконец, яйцо может просто оказаться слишком тяжелым!.. Не говоря уже о сундуке!..
– Ты прав, – покорно кивнула царевна.
Лукоморец с облегчением вздохнул, не ожидая такой быстрой капитуляции от своей ненаглядной.
– Только скажи мне, что ты предлагаешь, – заботливо склонила она голову и проникновенно заглянула ему в глаза. – Я так и сделаю.
-начало сноски-
1 – Вот уж не знала она, что самый бесполезный, по ее мнению, из когда-либо приобретенных навыков пригодится ей, чтобы кокетничать с дверью!..
-
– Я… – начал было он и осекся.
Список его предложений закончился, не успев начаться.
– К-кабуча… – только и смог произнести он.
– Вот и я о том же, – мрачно кивнула Серафима и повернулась, чтобы уйти.
– Но ты должна хотя бы взять ковер и мой меч! – спохватился Иванушка. – Пусть они тебе не пригодятся, но лучше иметь и не использовать, чем наоборот!..
– И свет, ваше царственное величество, свет-то прихватите!.. – охнула и Находка,
и кинулась к царевне со своим голубым огоньком. – Кто ить знает, чего у него там, окаянного, понатыкано… Может, и свет наш тоже пригодится. Правда, без меня он погаснет через час-другой, но хоть на столько хватит – и уже хорошо?..
Она умоляюще заглянула Серафиме в лицо, словно прося прощения, что не может никак пойти с ней и помогать, как обещала, и осторожно, чтобы не уронить, протянула переливающийся голубым призрачным светом холодный шар.
– Спасибо, ребята, – торопливо кивнула Серафима – мыслями уже там, в Проклятой башне – и окинула остающихся быстрым взглядом. – А вы меня ждите, без меня не уходите. Я как только – так сразу, даже на чай не останусь. А если не вернусь, считайте… считайте, что не вернулась. Ладно, побежала я. Время идет. Ни пуха, ни пера…
– И тебе удачи…
Лукоморец проводил долгим тревожным взглядом освещенную бледным нереальным светом супругу со скатанным ковром на плече и с его мечом в руке, с содроганием проследил, как плотоядно захлопнулась за ней дверь, едва она переступила порог,
потянул на всякий случай за ручку – с предсказуемым результатом – и только тогда сообразил, что Серафима ушла с двумя мечами, а у него из оружия остался только праведный гнев.
Он охнул, ахнул, эхнул, стукнул кулаками по бедрам, обозвал себя разиней и растяпой, но ничего из предпринятого не помогло, и посему оставалось только надеяться, что до возвращения жены меч ему не понадобится.
Иван сокрушенно вздохнул, вспомнил еще раз любимое ругательство Агафона, и стал
осматриваться по сторонам, выглядывая стратегически удобное место, где его отряд не попался бы никому случайно на дороге, и откуда было бы хорошо виден вход в Проклятую башню.
Такое место очень скоро нашлось.
…Дверь Проклятой башни захлопнулась за ней с грохотом самой угрюмой могильной
плиты в самом жутком склепе1, и Серафима сделала несколько шагов вперед, подняла над головой светящийся шар Находки и огляделась.
Она находилась в небольшом помещении с голыми каменными стенами, метра три на четыре – назвать его прихожей не поворачивался язык.
Слева, у самой стены, открывался дверной проем аркой и высокие ступени каменной лестницы, ведущей вверх.
Прямо перед царевной, зияя огромной, но незамысловатой замочной скважиной,
предстала массивная дубовая дверь с грубой кованой ручкой-скобой, обитая вдоль и поперек широкими железными полосами.
Ключа, естественно, видно нигде не было.
«Спорим, что нам туда», – не колеблясь ни мгновения, определила Серафима.
Она сгрузила ковер у стены, положила на него с некоторой опаской огонек – не погаснет ли? не устроит ли пожар? (не погас и не устроил) и, взвешивая в руке Иванов меч, решительно шагнула к не подозревавшей о грядущей незавидной участи двери.
Волшебный меч гладко вошел в едва заметную щель между досками и каменным косяком.
Царевна провела клинком вниз-вверх, не встретив сопротивления, удивилась, пожала плечами и потянула за ручку-скобу.
Дверь неохотно, с тяжелым скрипом-вздохом, поддалась, и из углубления в косяке выпал на пол, едва не отдавив ей ногу, отсеченный язык замка2.
В глаза, мгновенно затмив потустороннее сияние шара Находки, ударил зловещий красно-оранжевый свет, показавшийся ей после блужданий в ночи ослепительным.
Серафима отшатнулась, прикрыла лицо рукавом и, осторожно выглядывая из-под него как из засады, быстро осмотрелась кругом. Хотя, если честно, разглядывать здесь было особенно нечего даже такой любопытной и дотошной персоне, как она.
Под ногами ее лежал карниз шириной метра в три, огороженный грубыми каменными перилами слева и по центру. Справа перила приближались к стене на полметра, уходили вниз и терялись из виду: такая же каменная лестница, какая вела на верхние этажи, здесь змеилась спиралью вниз, прижимаясь к черной стене из незнакомого блестящего камня.
Она рассеянно сняла и кинула неказистую лохматую шапку – подарок октябрьских крестьян – в дальний угол, смахнула со лба пот – кто-то услужливый явно принял во внимание, что на улице не май-месяц, и даже не сентябрь и любезно включил отопление – нетерпеливо подбежала к перилам и заглянула вниз.
Внизу, в непостижимо далекой глубине бездонного черного колодца, куда падать состаришься, беззвучно бушевало, взметаясь и опадая, вязкое, тягучее, будто живое, пламя. А над ним, едва различимый на фоне багрового огня, хоть и гораздо ближе к карнизу, прямо в воздухе висел стеклянный гроб.
Второму помощнику первого советника спалось… то есть, работалось плохо.
Чтобы не сказать, что ему вообще не спалось.
И не работалось.
И не елось.
И не пилось.
И даже не мечталось, как приблизит его царь за его настоящие и мнимые заслуги
перед короной – а это уже был серьезный признак нездорового душевного состояния.
Сабан вертелся с одного толстого бока на другой, сбивая в кучу одеяло, сминая в блин и без того не слишком упитанную подушку и сдвигая во всех направлениях тощий матрац со скамьи, пока, наконец, при очередном перевороте тот не соскользнул, и маг не свалился на жесткий каменный пол вместе со всеми постельными принадлежностями и не зашиб копчик об каблук своего сапога.
Вместе с болью пришло долгожданное озарение3, и колдун шумно удивился – на грани возмущения – собственной несообразительности.
-начало сноски-
