Ким Сатарин - Вторая радуга
Возвращаясь в жилой дом, юноша припомнил: Мариэтта что-то говорила о том, что на первом этаже селят не совсем надёжных учеников. Он-то полагал, что их там пытаются воспитывать холодом! А речь шла о более серьёзных вещах. Ведь не только он не мог ощущать переживания своего соседа по комнате и всех других учеников на этаже; его мысли тоже для всех оставались тайной. А мысли Мариэтты… Он тут же припомнил, что её мысли тоже никто воспринимать не мог — у девчонки был врождённый блок. Зато у Женьки такого блока не было, и его сны могли поведать о его глубоких переживаниях куда больше, чем смог бы рассказать он сам.
И ещё одно обстоятельство не то чтобы мешало — нет, оно его прямо скажем, радовало, но при этом и беспокоило своей непонятностью. Мысли Ольги он мог воспринимать, даже находясь в жилом доме. И когда она возвращалась к себе, в защищённое от восприятия мысли здание, это ничуть не влияло на установившуюся между ними связь. Чтобы убедиться в этом, Харламов сосредоточился и послал ей мысленный вопрос, сформулировав его как можно чётче. Ответ пришел мгновенно, как будто Ольга, не отвлекаясь, бросила в его сторону пару слов.
Их связь была иного рода, она основывалась на общем для них мусуне. Так объяснила это дочь эвенкийского шамана; но она, безусловно, знала, что существует и другое объяснение. Вообще девушка — а её чувства Ермолай воспринимал куда лучше, чем мысли — не возражала против такой формы общения. Только она, как и в их словесных разговорах, старалась ничего подробно не объяснять и считала юношу неподготовленным к таким действиям. Уловил в её сознании юноша и некоторое нежелание способствовать развитию его талантов. Но здесь девушка испытывала сомнения. Причём нежелание было сознательным, продиктованным некоторыми принципами тех самых Посвященных Слияния, но в глубине души Ольга хотела видеть его рядом с собой не гололобым новичком, а во всём равным ей мастером.
Харламов не стал вникать в дело, которым она занималась с двумя девушками в оранжевых повязках. Там было что-то, касающееся дальнего поиска людей, наделённых определёнными свойствами. Как он мог ощущать присутствие Ольги в своём сознании — девушка присутствовала в нём постоянно, но занимала весьма скромное место, позволяющее уловить лишь сильные эмоции и общее направление деятельности, — так и Аникутина могла определить, в какой степени он вникал в её занятия. Юноша тоже ограничивался минимальным присутствием в её сознании, боясь расстроить девушку непрошеной навязчивостью. Но, как оба они догадывались, слишком долго такие их отношения продолжаться не могли.
Игорь был в комнате. Он лежал на кровати, свесив длинные ноги в сторону, и сонно смотрел в потолок. Но не спал.
— Чего Лысый хотел? — спросил он равнодушно, выдержав паузу.
Ермолай сразу определил, что пауза маловата для вопроса, заданного от нечего делать. Жолудеву было не всё равно.
— Спросил, не хотим ли мы с Ольгой, или кто-то из нас, уже сейчас распустить группу.
— Ну, и?
— Не хотим, — коротко ответил Харламов.
Сосед просиял и сел на кровати. В общем, до того со своим напарником и соседом юноша почти не общался, о чём сейчас пожалел. Игорь, оказывается, знал о порядках в школе куда больше его. Сейчас в ней действовали четыре готовые команды, в трех из которых все давно были взрослыми, с повязками синих, зеленых и желтых цветов. Их члены собирались сразу в Верхнем здании, на берегу ледяного озера. В четвёртой команде большинство носило оранжевые повязки, они поднимались в Верхнее здание примерно раз в месяц. Лидером этой команды был Вениамин Дружинкин. Его Харламов несколько раз видел в столовой.
— В команде способности любого ученика развиваются намного сильнее. И не только тот талант, которым тебя природа наградила — ты начинаешь перенимать способности у других. Здесь полно учеников, которые годами ждут, что их подберет какая-то команда. Они так и ходят в красных повязках, точно зная, что одиночками, без команды, оранжевой не заслужат никогда.
Юноша припомнил, что говорил ему директор, и посочувствовал беднягам. Впрочем, Жолудев говорил, что команды с первого раза никогда не собирались полностью — так что шанс попасть на замену у них имелся. Но вот так, годами, ждать… На одного выбывшего приходилось не менее десятка желающих его заменить — а пригодность для команды определялась отнюдь не только талантом и усердием, нужно было суметь войти в уже сложившуюся группу, не потревожив ненароком налаженных отношений.
Игорь не утверждал, что членам группы все завидуют. Всё же талант у каждого свой, быть может, и цели в жизни весьма различны. Но что желающих попасть в группу — их группу — достаточно, он знал точно. Ермолай поболтал ещё немного с соседом, а потом ему стало скучно, и он отправился в подземелье башни. Артемовна пришла туда через пятнадцать минут. Была она весьма не в духе и сквозь её мыслезащиту ученик уловил образ одного из преподавателей-мужчин. Она и сердилась и обижалась на него одновременно. Юноше такие двойственные чувства никогда не нравились, разобраться в них он не мог и пожелал, чтобы Елена Артемовна покрепче выстроила свою мыслезащиту. Преподавательница заметно покраснела и дрожащим голосом спросила:
— Ты что, Харламов, походом не вполне доволен? Только ты и Ольга пожелали учёбой заняться, на ночь глядя.
— Я собой недоволен, — признался ученик. — Мало знаю, умею, с людьми отношения поверхностные, даже не учусь ничему толком. Только сегодня узнал, что в жилом доме чувствование мыслей искусственно притупляется. Но Ольгу я всё равно чувствую…
— Там другое, — кивнула преподавательница, — но это уровень зеленой повязки, об этом пока не думай. А систему заглушки мыслевосприятия дополняет общий запрет думать на некоторые темы. Ты вышел за пределы школы, одну из запретных тем обнаружил, вот запрет для тебя и перестал действовать. Есть и ещё запреты, их тоже тебе придётся преодолевать самостоятельно.
Юноша признался, что ничего он не преодолевал — просто спросил. В одном случае директора, в другом — Ольгу.
— То, что ты захотел и сумел спросить — уже преодоление. Если бы ты не смог преодолеть запрет, то забыл бы спросить, задал бы другой вопрос.
— Другой вопрос уже задала Мариэтта. Нам придётся кого-то убивать?
Артемовна выстроила совершенно непробиваемую защиту и, тщательно подбирая слова, заявила, что от действия исследовательских команд школы ни один человек расщепа Енисей-Иравади не пострадал. Но это не значит, что с точки зрения этики их действия совершенно безупречны. И если Ермолай категорически против лишения жизни разумного существа, даже при условии самозащиты или спасения другого человека, то лучше ему сразу об этом заявить.
