Лилия Баимбетова - Единорог
Номер нашего участка у меня записан в книжке рядом с телефоном. Я свою род-ную милицию помню и думаю, что они меня тоже не забыли. Во всяком случае, меня выслушали и приняли всерьез, когда я сказала, что меня давно уже преследует какой-то человек, и что теперь он сидит у меня под дверью, не давая мне выйти из квартиры. Они даже приехали — минут через сорок. К кому другому не поехали бы, наверное.
Позвонили в дверь, когда я открыла, спросили:
— Это он?
— Да, — сказала я, взглянув в Валеркино усталое лицо.
— Проедемте в отделение, напишите заявление.
Я молча кивнула.
В отделении все пошло наперекосяк. Когда выяснилось, что я Валерку знаю, за-явление у меня принять отказались. Валерку отпустили.
Когда мы вышли из отделения, было уже совсем светло. Холод стоял ненор-мальный, воздух казался стеклянным — по-настоящему, просто стеклянным, тронь и разлетится вдребезги. Валерка втянул непокрытую голову в плечи, руки сунул в карма-ны, весь сгорбился и пошел за мной к остановке. Мы шли какими-то дворами, я так давно там не было, что уже и сама забыла, как и куда идти. Я все поглядывала на Ва-леру, наконец, не выдержала, подошла, натянула на него свою шапку, сама накинула капюшон.
— Не надо, — вяло сказал Валерка.
— Последние мозги хочешь отморозить?
Он усмехнулся — чуть-чуть.
На остановке никого не было. Транспорта тоже не было, никакого. В обе сторо-ны тянулась обледенелая пустая улица. Валерка стоял с закрытыми глазами, в моей шапочке с помпоном, дубленка нараспашку.
— Застегнись, — сказала я.
Он поджал губы, скривил тонкий рот, но застегнулся, не стал спорить. Глаз у не-го почти и не открывался, и к виску краснота сменялась синевой.
Подошел пустой троллейбус с замерзшей кондукторшей в шубе. Мы сели не ря-дом, но за билет заплатил Валерка. Я все посматривала на Валерку, на глаз его подби-тый.
— Что ты смотришь?
— Болит? — спросила шепотом.
Он усмехнулся.
— Дурочка ты все-таки, Лерка, ох, какая дурочка.
— Я знаю, — сказала я.
— Ты когда передумаешь, телефон мой у Сашки спроси. Ладно?
— Валер, ты не понимаешь…
— Видно, никогда не пойму, — буркнул он, покосился на меня, улыбнулся еле за-метно.
Он даже не злился на меня. Мне показалось, он воспринимает все, как капризы глупой девчонки. Самое странное, что это меня даже обидело — глупая девчонка и есть.
Мы дошли до моего дома, зашли в подъезд. Я оглянулась на Валеру, и в этот момент у него затренькал мобильник. Валерка достал его.
— Да! — и лицо у Валерки вдруг изменилось, скулы обтянуло, — Когда? — спросил он хрипло, — Кто-нибудь жив?.. А Серый?.. Я приеду. Сейчас приеду.
Отключил мобильник. Посмотрел — сквозь меня.
— Валера, — сказала я шепотом, — Валер, что случилось?
Он будто не слышал меня. Не видел и не слышал.
— Валерка!
— Лер, я… я пойду.
— Что случилось?
— Квартиру взорвали. Ребята погибли, двое в больнице.
Он провел рукой по лицу, посмотрел на меня и сбежал вниз по ступенькам. Я прислонилась к стене, не смотрю даже, побелка — не побелка. Ноги меня что-то не дер-жали.
Весь день я просидела дома. Врубила «Vacuum» на всю катушку, легла на диван и только вставала кассету переворачивать. Давно надо было магнитофон с авторевес-ром купить.
Валера заявился часов в одиннадцать — ночи или вечера? В общем, я уже спать легла, открыла ему в ночной сорочке. Валерка зашел, как был, в дубленке и в моей ша-почке с помпоном, пошел в спальню и повалился на разобранную кровать. Лицом в по-душку, лежит и не шевелиться. Я тихо села рядом. Сняла с него шапку. Валера не ше-велился. Мне отчего-то — боже, отчего? — вспомнилось, как лежали ОНИ в морге, ОН и ОНА. В таком ярком безжалостном свете. ЕЕ белые волосы, спутанные и странно по-хожие на нитки, размотанные с катушки. ЕЕ шубку, платье и сапожки — будто склад ненужных вещей, зачем надетых на валяющегося тут же манекена. И ЕГО — черная ще-тина коротких волос, куртка и порванные брюки, ожоги на лице и бессмысленный шарф, который я связала ЕМУ на день рождения. Валерка так лежал — будто в морге. Наверное, я всю жизнь сохраню этот страх перед ярким светом и неподвижным телом, лежащим на столе. Для меня смерть заключена в этом. А для Валеры — цинковый гроб, этого он боится? Какой он, интересно, видит свою смерть? Нет, Лера, совсем не инте-ресно.
Я сняла с него ботинки, дубленку. Высвободила одеяло, завернула Валерке на ноги. Он поежился, приподнял голову.
— Что это?
— Что? — не поняла я.
Он протянул руку, потрогал рассыпанные по тумбочке Большие Арканы.
— Карты, — сказала я.
— И че ты с ними делаешь?
— Гадаю.
— Погадай мне.
Я вздохнула. Он и не пьяный был вроде, но все же — какой-то не такой. Я поду-мала даже, не принял ли он чего другого. Долго ли. И гадать ему…. «Погадай»! Госпо-ди!
— На что тебе погадать?
— А на что ты можешь?
— На будущее. На ситуацию. На отношения.
— На отношения.
— С кем?
— С Гоголем, — буркнул он.
Я снова вздохнула, достала из тумбочки Малые Арканы, смешала всю колоду.
— Ладно, сейчас.
— Странные карты, — сказал Валерка, глядя на меня одним глазом.
— Это Таро.
— А-а…
Мои предсказания он выслушал равнодушно, полусонно. Да и не выпало нам ничего определенного, вот за что не люблю Таро, порой лучше них нет карт, и предска-зания ясные, как по написанному читай, а иногда — вот так, расплывчато до оскомины. Выпало нам: главной нотой отношений — Иерофант, подчинение родителям, особенно отцу (я очень озадачилась), путешествие, возможно, сватовство (а оно и было). Ему выпало: о чем думает — четверка монет перевернутая, дар едва ли состоится, труд не будет оценен (что это: мне не верит, в меня не верит, в мою способность оценить его чувства? не знаю); на сердце у него — смешно вышло, дама монет перевернутая, сама по себе дама монет — светловолосая женщина, связанная с коммерцией, а перевернутая — это значит я — темноволосая и с коммерцией не связанная никак; а внешне он себя ведет — выпала перевернутая Императрица, разлад в семье, болезнь, неразумное поведение, ссора, даже война (тут я совсем запуталась). А мне выпало: о чем думает — двойка жез-лов перевернутая — удачное решение, верный план (? или даже????? Какие уж тут пла-ны?); на сердце — Маг (тут уж сердце у меня заныло), творческая сила, все в ваших ру-ках, будьте расторопны, ссора в семье; внешняя манера поведения — туз жезлов пере-вернутый, творческое бессилие, бесплодие, отсутствие замыслов, апатия.
Слушать он вроде меня и не слушал, но когда я кончила, вдруг попросил:
