Томас Барнс - Око Владыки
— Разве они не спускаются на землю?
— Это бывает очень редко! Внизу они чувствуют себя очень неуютно.
Старец рассмеялся сухим, каким-то бескровным скрежещущим смехом.
— Раньше я считал нормальным, что в Канде из деревьев делают доски для гробов, чтобы закопать в землю трупы. Сейчас мне кажется это диким!
— Разве люди-птицы не умирают? Они бессмертны?
— Нет, они так же смертны, как и мы с тобой. Но они хоронят близких тоже на деревьях.
— Как же это может быть?
— Племя выбирает специальные погребальные дупла и там оставляет усопших. Если кто-то погиб вдалеке от племени, никто из родных не успокоится, пока не найдет его тело и не поднимет наверх. Люди-птицы верят, что умерший будет мучаться в загробной жизни, пока не окажется на ветвях.
— Где же мужчины в этом племени? — спросил Кийт. — Сегодня я видел только девушек. Насколько я понимаю, сейчас они вынашивают детей, которых понесли не только от секвойи…
— Да, мужчины в этом племени есть. Но им запрещено появляться здесь. Они живут на других деревьях в этом лесу. Ты и твой большой черный друг — первые мужчины, которым позволено подняться на священную секвойю.
— Почему же нам позволили сюда попасть?
— Потому что я попросил об этом Лиа-Лла.
— Но как ты узнал, что мы пришли к секвойе?
В ответ священник рассмеялся молодым, звонким смехом.
— Соколенок, твоя глупость порой бывает восхитительна! Теперь я живу здесь, наверху, и знаю о нашем мире гораздо больше, чем раньше. Ты веришь мне?
— Конечно, достопочтенный наставник… — согласился Кийт.
Однако в его голосе прозвучала фальшивая, ненатуральная нотка, — и это не укрылось от священника.
— Никогда не лги мне, Соколенок, — с улыбкой одернул его аббат. — Хотя это имя тебе уже совершенно не подходит. Лиа-Лла назвала тебя Хрипуном. Что же, точнее не скажешь, теперь тебя будут звать Хрипун. Это имя тебе очень пойдет.
— Как странно, мой лучший друг сегодня говорил мне о том же самом. Но ты не ответил на мой вопрос: как ты узнал, что мы подошли к дереву?
— Я узнал уже вчера, что ты появился здесь со своим отрядом. Потом я понял, что на ваш след напала шайка Волосатых ревунов, и послал туда Лиа-Лла вместе с сестрами, чтобы они помогли тебе.
Память Кийта сразу откликнулась воспоминанием о том мгновении, когда телепатическая яростная петля, казалось, намертво смыкалась вокруг его отряда. Тогда в его сознании прозвучал голос священника: «Держись, Соколенок, держись!» Тогда ему почудилось, что это лишь оживший фантом прошлого. На самом деле, достопочтенный наставник и в самом деле помог ему разорвать полыхающее кольцо ненависти.
— Я живу здесь, в пещере внутри дерева, но слышу все, что творится вокруг! — сказал священник. — Ни на мгновение я не покидаю свое темное убежище, хотя даже если бы и вышел наружу, мои слепые глаза абсолютно ничего бы не различили. Однако я могу видеть все, что происходит в мире! Эта секвойя не обыкновенное растение. Ты спрашивал, почему люди-птицы выбрали для своего племени именно эту секвойю? Потому что это самое удивительное дерево в мире! Это даже не растение, а живое существо, способное чувствовать и думать! Это огромный добрый дракон, вцепившийся лапами в землю!
В голосе аббата, много повидавшего на своем веку, звенело настоящее восхищение. В памяти Кийта сразу всплыло воспоминание о мощных корнях секвойи, уходящих куда-то в недра планеты. Никто на свете, наверное, не смог бы определить, на какую глубину опустились «лапы дракона».
— Иголки, усеивающие многочисленные ветви секвойи, это самые настоящие щупальца! Хвоя — это органы чувств, улавливающие ментальные импульсы, которые излучает сознание каждого человека! — восторженно сообщил священник. — Информация со всех сторон стекается к верхушке дерева, как к принимающей антенне, а я могу слышать все это, я могу впитывать жизненные соки секвойи и при желании пропускать через свое сознание все ментальные потоки, проходящие через телепатическое поле дерева!
— Ты можешь таким образом общаться со всем миром?! — с восхищением спросил Кийт.
— Иногда мне кажется, что я превратился в огромное Ухо, каждую секунду впитывающее все, что творится кругом! Я могу слышать не только слова, которыми обмениваются люди где-нибудь в Ниане или Намкуше! До меня долетают мечты и воспоминания, надежды и переживания! Мысли огромного числа людей обволакивают меня, как пелена. Радость и зависть, тщеславие и любовь, похоть и нежность, праведность и порок… все это улавливает деревом и постоянно окружает меня пульсирующим кольцом…
Его голос прервался. Помолчав немного, аббат добавил:
— Порой это давит на мой мозг так тяжело, словно на плечи навалился непосильный груз.
Окунувшись в хаос своих мыслей, Кийт был рад любой паузе, которая возникала во время их беседы. Он чувствовал, что отчаянно нуждается в передышке, необходимой для осмысления всего происходящего.
— Представь себе громадный глаз, размером с замерзшее, покрытое льдом озеро! — продолжил священник. — Когда мое сознание сливается с ментальным полем секвойи, это мой Глаз! Зрачок висит над землей, и в его хрустальной поверхности отражаются люди, их лица, движения и гримасы, мысли и чувства.
— Значит, ты смог заметить и мой отряд?
— Я увидел твой отряд, когда вы появились в лесу, и заметил, что лемуты подбираются к тебе и твоим людям.
— Скажи мне вот что, достопочтенный наставник: Лиа-Лла вместе со своими подругами помогла нам, потому что ты почувствовал опасность? — спросил он.
— Конечно, не мог же я допустить, чтобы мой любимый ученик погиб от когтей Волосатых ревунов. К сожалению, сестры пришли немного поздно и не успели помочь всем твоим людям…
— Я очень благодарен тебе! Достопочтенный наставник, ты спас мне жизнь! Но расскажи мне о Лиа-Лла. Откуда она знает язык батви и мысленную речь?
— Нетрудно догадаться, что это я воспитал Лиа-Лла, — ответил священник. — Я уделил ее обучению почти столько же времени, сколько и тебе. Так что могу сказать, что Лиа-Лла приходится тебе в каком-то смысле сводной сестрой!
— Должен тебе честно признаться: я бы не очень хотел, чтобы Лиа-Лла стала моей сестрой, — лукаво улыбнулся Кийт.
Священник в ответ тоже рассмеялся:
— Ты прав, как всегда. Сестра тебе совершенно не нужна…
Голос его звучал немного уставшим.
— Я был очень рад тебя встретить, мой мальчик, — признался он. — Ты считаешь, что вырос и возмужал, хотя я вижу, что ты совершенно не изменился.
Слезы подкатили к горлу Кийта теплым комком. Он захлопал ресницами, чтобы прогнать непрошенные рыдания.
