Александр Ходаковский - Энфер. Время Теней
Черная дыра, точка с бесконечной гравитацией!
Она легко воспрянула вверх над ладонью и повисла в воздухе, бездействуя. Ядро было полностью укрощено, и ожидало команды. Идеально выполненное заклинание черной дыры не вредит материи, оно может полностью уничтожить только один объект, с которым маг установил канал.
Последние слова лекаря прозвучали четко и звонко в предсмертной тиши:
— Может, предостережение от меня прозвучит странно, но будь осторожен. На тебя положили глаз неведомые силы. И… прощай, юноша, моя душа навеки в долгу перед тобой. Сожалею, что не могу ничем тебе помочь в поисках врага.
— Мне тоже жаль.
Черная дыра получила цель. Спрута разорвало, разметав мелким прахом, и втянуло в червоточину. Его время закончилось.
В воздухе медленно проявились сотни маленьких, светящихся тусклым лазурным светом огоньков. Так и должны выглядеть души, утратившие свою личность. Огоньки тихо подлетали, и аккуратно прикасались к Сане. После этого они ярко разгорались и испарялись.
С этой тучей являли сильный контраст цветом трое — красный, черный и зеленый. Они также выделялись тем, что были заключены в дымку, отдаленно напоминающую человека — а значит, были поглощены недавно, или обладали сильным самосознанием.
Большой красный шар явно был душой Хо Ши Мина, освободившейся от гнета. Он прикоснулся к каждой руке и наклонился прямо перед глазами Сани, отвешивая изысканный поклон. После чего быстро завертелся вокруг своей оси и втянулся в центр, оставив облачко мерцающих в полумраке блесток.
Маленький черный шарик переливался по ободку всеми цветами радуги. Он дождался своей очереди и вместо того чтобы коснуться юноши, описал круг почета вокруг его головы и штопором вошел в землю.
Последний из троицы, бледно-зеленый огонек, дергался как припадочный, не соображая — куда попал, и что должен делать. В результате своих беспорядочных метаний угодил прямо в лицо Сане. Отпрянул, смутившись, и заложил крутой вираж, умчавшись по коридору на улицу.
В сторожке потемнело — парад душ окончился. Но почему тогда черная дыра все еще здесь? Что-то пошло вкось.
Неужели…
Голодный дух противится изгнанию, зубами цепляясь за реальность Астрала! Спрут отказывался возвращаться в мир Голода, как то предполагалось! Он вынуждено покинул тело добровольной жертвы и теперь собирается завладеть новым, чтобы закрепиться…
Ну и что? Какое мне дело, что случится с геймерами, которым «посчастливится» встретиться с этой тварью? Ровным счетом никакого. Но если подумать — кто первым попадет в его лапы? Кроме меня в обозримом пространстве есть еще один подходящий объект. Хм. Взявшись защищать, защищай до конца. Это я такое говорил?
Саня осторожно поднял на руки шепчущую что-то в полузабытьи девушку и прижал к своей груди. Вздохнул — он всегда держал данное слово.
Придется задать черной дыре еще одну директиву…
Саня замер отупело. Дошло — ему нечего бросить на растопку! Привычное ощущение всемогущества исчезло, оставив после себя онемение, которое он по ошибке принял за нормальное человеческое состояние.
Так вот о чем предупреждал внутренний голос — «ты пожалеешь». Неожиданно быстро осуществилось предсказание. Придется понадеяться на те крохи манны, которыми как-то распоряжаются простые люди. Так, сначала транс…
Губы сами зашевелились, читая новое заклинание. Постепенно оно набирало ритм, ломаясь, теряя рифму и снова находя ее. Саня не задавался целью получить идеал или просто соблюсти правила стихосложения. Он пытался как можно скорее прочитать предельно допустимый по длине гимн. Чем больше вербальная форма заклинания, тем меньше потребление внутренней манны — ее частично заменяет внешний магический фон.
Средь туч увидел я глаза,
Смотрели гордо, но печально,
И тихо капнула слеза, приоткрывая клетку тайны,
Там Музы спрятано перо,
Чье изначальное призванье —
Вершить судьбу людей, замешенных в искусстве.
Нести с собой мечту,
Дарить любовь и чувства.
Увидеть детство так легко, ты окунись в воспоминанья.
Они расскажут о руке,
Лепившей домики из глины.
О молчаливом чудаке, что восхищался примитивною лепниной.
Когда же это было —
Миллионы лет назад, или вчера?
События минувших дней не греют замороженную душу.
Покой печальной Музы не нарушу,
Нечаянным прикосновением своим — я неспособен более ваять.
И нету в жизни у меня мечты превыше сострадания.
Но станут люди ли жалеть,
Того к кому им нету дела?
И муки продолжаются ужаснейшие разума и тела.
Внутри тюрьмы моей души,
Давно наверно нету той пернатой птицы.
Дальнейшей участи незнания частицы изводят сердце изнутри.
Мой идеал разбился на куски,
Со мной осталась только ты,
Моя невинная любовь — шедевр — воздушный замок на песке.
Смотрю я на тебя, и жду волну…
Не дрогнет же рука, и мысль останется тверда,
Когда придет момент порушить этот гроб серьезной жизни
Который вырубить посмел я сам, никчемный человек.
Седая древность мне порукой,
Да Винчи, греки, римляне, Роден,
Я упустил свой шанс. Ха-ха, слабак. Смешное у меня искусство.
Эта скульптура, что казалась воплощеньем чувства,
Поперек горла встала каплей серной кислоты,
Но я не смог ее убить. Это совсем не то, чего я жаждал.
Как так стряслось, что умерло в душе желание творить?
Я докопаюсь к истине, пытаясь повторить…
Не вышло. Безнадежно. Я уже не тот.
Настало время положить конец несчетному ваянию,
Это труха, а не скульптура, она не веселит меня,
Да, я не тот, что прежде —
Погасли в памяти воспоминания мальчишки, выпачканного глиной.
Пусть даже ваше сострадание падет на сердце черствое,
Оно не сможет от меня прогнать хандру и возвратить потерянные чувства.
Осталось мало их: всего лишь грусть и горечь…
Вот и моя квартира, мастерская, дом.
Ты оглядись внимательно — вокруг мое искусство!
Во тьме столь мглистой замурованных окошек,
Где нету будней серости, и будущего тоже,
Бесчисленные множества эскизов
Они на стенах, падают с карнизов, и, да, они пусты.
Задумка родилась и похоронена в бумаге.
Но вы взгляните на сию скульптуру — разве не это пустота?
Ее я воплотил, терзая страждущую душу,
Ну, так зачем ей жить, бездарной копии оригинала,
Страдая, как и я?
За что меня бог наградил неприязнью своей?
Зачем мне эта золотая клетка,
Когда моим соседом стала вечная тоска?
Не плачь, мой гость, возьми скорее ключик,
И выпусти меня на волю,
Пингвина, неспособного летать.
Туда, где мерно плачут небеса, не в силах поменять мой жребий.
Да, я хочу, но не могу исправить книгу судеб.
Мой выбор — уничтожать и созидать.
Из лета в зиму, мыслью и движением руки,
Веянием идеи вертится планета, две стороны одной монеты.
Я буду продолжать ваять и бить свои скульптуры,
Пока не отыщу ее, единственную красоту,
Которую лепил из глины в детстве.
А что поделать?
Ведь жизнь моя — лишь танец на воде.
Круги расходятся и снова затихают.
Так пусть же статуя надменная сия —
Ошибка на дороге к совершенству,
Проклятие и горькое блаженство,
Сейчас же и немедля обратится в пепел…
Страшное по своей натуре заклинание подействовало — слепо рыщущий голодный дух остановился на расстоянии вытянутой руки. Рванулся бессильно… и исчез под переходящий в рев трепет цыганского бубна — мир Голода приветствовал свою пропажу. Воронка черной дыры затряслась как от нестерпимой боли, поглощая монстра, и разлетелась воздушными потоками, коллапсировав.
