Ольга Ксенофонтова - Иноходец
Шепот в ответ. Не разобрать слов.
— Правда? — горький смешок. — Вы знаете, ЧТО это такое? Или только поете чужие, подслушанные песни?
— Не надо, Эрфан. Прошу вас. Проводите меня домой. Мы же взрослые люди. Так ли вам необходимо получить силой то, что все равно не доставит вам удовольствия?
Глухой удар по стене.
— Мне жаль уходить, Эрфан, лишь потому, что вы окончательно испортите своего ученика. Не пытайтесь вылепить из него нечто по вашему образу и подобию. Хорошее оружие никогда не сделает сумасшедший мастер по уродливому образцу!
Полдень того же дня. На огромном обеденном столе — два прибора. Эрфан, кажется, только и ждет вопроса, но сероглазая женщина ни о чем не спрашивает. Даже о том, почему визави ест левой рукой, а правую осторожно баюкает на коленях. Тщательно расправляет на себе удивительное творение портного, тщательно ест. Половину поданной порции, как всегда. В недопитом бокале что-то звякает. Тоненько и деликатно.
Вместе с последними каплями Хедер вытряхивает на салфетку удивительной огранки и величины камень. Он незаметен был в вине благодаря редкой чистоте. И лежал сейчас на нижней, сердцевидной плоскости, в лужице напитка, будто в растекшейся крови. Не очень приятное зрелище.
— Что это, Эрфан? — тихо спросила она.
— Ваш гонорар, дражайшая госпожа. Я подумал, что грешно вручать хрупкой даме сундук с монетами. А такой камешек легок в транспортировке. И главное, не имеет точной цены. Плюс-минус два сундука.
— Куда, по-вашему, я могу его продать?
— В королевскую сокровищницу. Нет?
— Допустим, — Хедер осторожно вытирает камень. По поверхности пляшут игривые зайчики и зайчата — солнечные лучи из окошка.
Она встает, складывая салфетку вместе с «гонораром». Удаляется в свою комнату, каждым позвонком чувствуя пристальный взгляд. И, понимая намек, начинает собирать вещи.
Но, пожалуй, с одним из немногих живых людей стоит попрощаться.
Она плоховато помнит дорогу в эту комнатку. Слишком маленькую, но он там только спит. Часов пять в сутки.
Хедер в замешательстве брела по коридору.
— Джерри, — наугад тихонечко позвала, — Джерри…
Короткий всплеск возле одного из фонтанчиков. Темная ниша.
— Ну, ты и прячешься, Джерри.
Мелькает белое пятно — он улыбается. Потом выдвигается из ниши, опять зачерпывает воду из фонтанчика, смущенно отворачиваясь.
— Эй, — позвала она. — С тем, что я вижу, я не могу разговаривать.
Джерри повернулся к ней. Подбородок был разбит, из носа тоже сочилась красная струйка. Хедер молча достала белоснежный носовой платок, окунула в воду и стала легкими движениями не вытирать даже, а промакивать кровь. Джерри медленно опустился на колени, чтобы ей удобнее было вытирать его лицо. Закрыв глаза, он почти наслаждался, наклоняя голову то так, то эдак. Невесомая рука гладила его жесткие, коротко подстриженные Эрфаном волосы, и от этого вдоль спины снова бежали мурашки.
И тут он услышал смешок. Открыл затуманенные глаза — Хедер смотрела на него с улыбкой, которую можно назвать задорной.
— Пригрелся?
— Я не проиграл, — прошептал он в ответ.
— Что у Эрфана с рукой?
— Упал с лошади.
— А у тебя с лицом?
— Я со своей падать не хотел.
— Джерри, я уезжаю.
Вот так. Без подготовки. Так лучше. Проще.
— Когда? — загорелое лицо побледнело.
— Не знаю, но, возможно, сегодня. Эрфан уже выдал обещанную плату. Уроки окончены. Я жду его, он проводит меня в Сеттаори.
Он кивает.
— Тебе не стоит проигрывать и впредь. В нем нет ничего, чему ты обязан был бы уступить.
— Он Иноходец, мистресса. Я вряд ли стану им.
— Тогда останься собой.
— А кто я, госпожа? Для него — недостойный материал, из которого он вынужден лепить нечто похожее на Иноходца. Для вас — недоделанная работа. Недостриженная овца.
Утро встретило мистрессу парочкой новостей. Во-первых, прибыл, как выразился охранник, «багаж гостя». Нетрудно просчитать, что «гость» нахально велел вчера кому-то отвезти сюда свои вещи, еще не будучи тут принят. Нет же у него голубиной почты? И эта вот безусловная уверенность в успехе предпринятой эскапады больно задела что-то в душе Хедер. Ну что же, господин Иноходец, пока будь по-вашему.
А вторая новость состояла в том, что «неизвестным способом содеянный побег государственного преступника из Малой императорской тюрьмы считать плодом колдовских чар и следствие передать церкви. Советника Пралотту от данного дела высочайше освободить».
Мистресса Хедер очень хорошо платила этому курьеру за все самые горячие вести в городе. А несколькосколько недель назад она особо выделила персону советника Пралотты. Ей хотелось знать про Лайоли.
Весть была хороша.
Была и третья новость. Так себе, и не новость даже. Разве есть что-то новое в прибытии девочки, ожидающей, что она найдет в столице славу, почести и немалые гонорары, само собой. Редко когда приходили потому, что не могли не петь, не танцевать, не быть самими собой. Таких Хедep уже давно не помнит. Таких она, как драгоценные камни, отыскивала по всей империи, попа была еще неизвестна никому, и неизвестен был театр. Она два или три года провела в этих поездках. И надо сказать, коллекция являла собою ошеломляющее зрелище.
Мистресса написала записку гостю с просьбой пройти в репетиционный зал и отправила с горничной, предупредив также этот самый зал указать.
Улыбаясь дежурно, мистресса прошла к станку иповела ладонью, предлагая посетительнице показать, на что она способна.
Мысли занимала Рэми.
Когда-то Хедер проходила по Первой Набережной, и остановилась завязать шнурок. Повернула голову — и обомлела: из подвального зарешеченного оконца смотрели прямо на нее невозможно огромного размера глаза. В зрачках отражались лужицы на мостовой. Под глазами синели явно искусственного происхождения круги. И все вытянутое личико носило такое сходство с трущобным котенком, что Хедер сидела на корточках и 5езмолвно смотрела на существо, а оно — на нее. Оно просунуло тонкий-тонкий палец в отверстие решетки. Хедер коснулась этого пальца. Какой холодной была кожа! Женщина вскочила и преисполненная решимости отправилась на поиски хозяина подвала. И нашла, потому что деньги, которые к тому времени у нее уже имелись, порою несказанно облегчают общение.
Подвалом владела чета вечно пьяных и озлобленных на трезвый мир торговцев овощами. Увидев кошелек Хедер, они от радости полчаса не могли вспомнить, где ключи.
Хедер несла до извозчика свою добычу на руках, до того она была истощена.
В кабаре, избавившись от тряпья, в котором были еще и насекомые, Хедер наконец установила, что ей досталась «пчелка». На вопрос «как тебя зовут», кареглазка ответила «Рэми», и улыбнулась. Той жутковатой улыбкой, которая получается у людей, очень долго не делавших этого. Девчонка была невероятно худа, грязна, пуглива, и отчего-то острижена под корень, весьма неровно, будто спьяну. Впрочем, так оно и было, как узнала Хедер после. Дядя и тетя остригли ее недавно, когда не было денег на выпивку, а волосы продали. И продешевили, подумала Хедер пару лет спустя, останавливая взгляд на пушистой гриве туго закрученных каштановых локонов Рэми.
