Наталия Ипатова - Король забавляется
— Ты недоволен своим правлением?
Он сделал раздраженный жест и уселся обратно, напротив нее.
— Там, на войне, было проще. Сидя верхом во главе своей конницы, я твердо знал, что обстоятельствами оправдано все, что я сейчас могу сделать. Мы и они — что могло быть проще? А тут — словно в темной комнате, полной чудовищ.
Во Дворец Правосудия они с Арантой приехали немного рано и теперь отсиживались в королевской комнате отдыха, ожидая, пока соберутся прочие члены духовной коллегии. Смысл, как объяснил Рэндалл, был в том, чтобы не смущать зрелищем зевающего государя уважаемый епископат, в большинстве своем состоящий из почтенных старцев. К слову: во Дворце Правосудия было полным-полно понапихано таких клетушек. Правила сплошь да рядом требовали уединения членов коллегии в различных комбинациях и составах. Там, где это возможно, Рэндалл не менял правил, поскольку любые перемены порождают недовольных. Единственным отступлением, допущенным им в отношении заседаний коллегии, чьим председателем он традиционно являлся, стало постоянное присутствие Аранты. Никто не был им доволен, в том числе и она сама, однако и откровенно против пока никто еще не высказался.
— Ты в курсе, что они сегодня собираются нам предложить? — спросила она.
— Теоретически — нет, но могу догадываться, — ответил Рэндалл уклончиво. Неосведомленность короля в вопросах, предлагаемых коллегией на его рассмотрение, традиционно считалась хорошим тоном, однако Аранта ни минуты не сомневалась в том, что неосведомленность эта — мнимая. То-то на месте ему не сидится.
Человек деятельный, подобно Рэндаллу, со временем обнаруживает, какая на самом деле коварная и двусмысленная вещь — победа. Ты платишь и платишь за нее: душой, здоровьем, временем, силами, счастьем, то есть, как выразился Рэндалл, в принципе самой жизнью, а порождаешь при этом силу противодействия, все умножающуюся с умножением интересов, с которыми ты вошел в противоречие. Гидра — так назвал это король. Чем больше ты берешь чужого, тем меньше остается тебя самого.
Функции, доверенные решению Коллегии, отличались от прерогатив Коронного Совета, полномочного в вопросах внешней политики, и от Трибунала, на который выносились Дела, имевшие статус уголовных: такие, например, как убийство или мошенничество в особо крупных масштабах, учиненное титулованной особой над другой такой же с целью присвоения владения или иных неподобающих выгод, или государственная измена, буде таковую удавалось пришить. Коллегия, почти сплошь состоявшая из духовных лиц высоко ранга, зарекомендовавших себя праведностью и имевших в массах незапятнанный авторитет, заведовала вопросами общественной нравственности. Из всех подданных Рэндалла Баккара эти были наиболее обходительными и наименее ручными. Именно Коллегия блюла чистоту веры и обладала правом налагать на ее ответвления ярлык ереси. Аранта была более чем убеждена, что, появляясь среди них, Рэндалл чувствует себя на чужой территории, и, размышляя об этом, невольно следила глазами за перемещениями короля, который снова вскочил и мерил шагами отведенную ему клетушку без окон.
Она, разумеется, была дорого обставлена, эта комнатка для уединения коронованной особы. Обшита по стенам дубовыми панелями с резными изображениями бегущих оленей. По звонку являлся слуга с подносом закусок. Словом, все было устроено для того, чтобы государю провести здесь продолжительное время без неудобства и нарастающего раздражения.
Рэндалл тем временем шагами обмерил комнату кругом и остановился перед ней. Аранта подняла на него вопросительный взгляд. Ее официальный имидж, выносимый в присутственные места, где она появлялась вместе с королем, был отработан путем долгого опыта и исправления ошибок. Она слишком хорошо знала, что тысячи устремленных на нее глаз при каждом ее публичном появлении ищут в ней зримые причины ее влияния на короля. И, сказать по правде, это было настолько неприкрыто и оскорбительно, что временами она готова была истребить в себе малейший намек на женскую чувственность.
Итак, платье, разумеется, красное, волосы скручены в жгут и упрятаны в сетку, на макушке небольшая шапочка-beretta вишневого цвета, перевитая алой лентой, пряди чуть курчавятся, обрамляя лицо. Достаточно строго, чтобы свести к минимуму проблемы с общественным мнением.
— Ты так изменилась, — неожиданно сказал Рэндалл. — Я имею в виду, с тех пор, как я увидел тебя впервые. Бриллиант в моей короне. Или, может быть, рубин?
Слова его не требовали ответа, но он, казалось, чего-то ждал. Ему нет еще и тридцати пяти. Почему же она видит пепел там, где еще недавно бушевал огонь?
— Ты тоже, — вымолвила она с трудом, надеясь, что фраза ее ни к чему не обяжет.
— Тебе хоть сколько-нибудь жаль?
Аранта в смятении отвела глаза. Означает ли это мольбу о помощи? Полагает ли он, будто она в состоянии спасти его? И если это так… во что ей это встанет?
Пожертвовать собой. Если бы он попросил ее жизнь, она бы согласилась. Да. Точно. Однако сейчас речь шла об ином. Перестать быть всем тем, чем она была до сих пор. Перестать даже думать по-прежнему. Утратить это пьянящее чувство власти над людьми и вещами. Поставить себя в полную и беспросветную зависимость от человека, который, как она решила для себя когда-то, стоит всей ее неуверенной подростковой магии. Было время, она хотела его так, что обрушила бы каменную стену, если бы ее воздвигли меж ними.
Ложка, однако же, хороша к обеду.
И все же она пошла бы на это. Скрепя сердце, ибо удовольствия бы ей это не доставило. Но сейчас у нее оформилось одно условие. Ее жертва не должна пропасть даром. То беспощадное и мрачное, что пожирало Рэндалла изнутри, не должно пожрать и ее так же безвозвратно и безвозмездно. Если это наконец случится с ними, если она потеряет все то, что удерживает ее сейчас на гребне жизни, что с нею станется после? Прожить жизнь, может, еще сорок — пятьдесят лет в окружении каменных башен, в этом городе, столь же привлекательном, как объятия скелета, быть королевской тенью, тайно ненавидимой всеми, кто прежде ощутил на себе гнет ее силы, и каждый день сожалеть об упущенных возможностях? Потому что она все еще надеялась, что это — еще не все! Ах, если бы у нее была твердая уверенность, что та ненасытная прорва удовлетворится этой последней победой и не станет требовать себе еще, пожирая в отсутствие жертв своего носителя. Если бы она была хоть сколько-нибудь уверена в том, что он еще может идти по дороге спасения. Рутгер Баккара исхитрился подобрать для своего кронпринца чудовищное Условие. Что он станет делать, победив всех и вся, врагов и действительных, и выдуманных? Угаснет, как степной пожар? И что натворит до тех пор?
