Марианна Алферова - Беловодье
Колдун не ответил, знаком велел дяде Грише вытянуть руку, плеснул на ладонь несколько капель. Нахмурился.
— Канат в машине есть? — спросил шепотом.
— Имеется. Мало ли какое хулиганство…
— Принеси. Постой! Еще в магазине купи литров пять минералки. Любой.
Дядя Гриша бегом кинулся вниз. Роман поднялся выше, на последний этаж. Чердака в доме не было. Лаз на крышу был заперт на висячий замок. Колдун распылил замок без труда.
— Стен, надо вниз спуститься, к Маше в комнату. Это боковая комната, балкона там нет. Придется с крыши прямиком в окошко прыгать. Сможешь?
— Думаю, ничего сложного.
Дядя Гриша принес канат.
— Ну вот. Кого на буксир брать будем?
— Ладно, Стен, у тебя десять минут. А потом я дверь снимаю.
Роман сбежал на четвертый этаж. Подошел к двери. Прислушался. Потом приложил ладонь к замку. На пол посыпались ржавые хлопья.
— Я их всех голыми руками задушу, — пророкотал дядя Гриша. — За все их хулиганства.
— Нет, действуем иначе. Как только дверь рухнет, внутрь воду из бутылей плещи. И ты тоже. — Роман вручил Базу бутыль с водой. — Не мешкайте только.
Роман посмотрел на часы. Время почти все вышло. Тогда он приложил ладонь к дверной петле. Одна, вторая…
— Все! — выдохнул колдун, и дверь рухнула.
Дядя Гриша успел заметить несколько растерянно-удивленных физиономий. Парень в ядовито-зеленой рубашке вскочил с дивана. А потом Баз плеснул водой из бутыли, и всех смыло…
Дядя Гриша жил на окраине Суетеловска, вдали от городского многоэтажного заселения.
Двор у Григория Ивановича был справный. Забор высокий, ворота тесовые, сад на тридцать соток, не меньше.
— Если кому до ветру, то удобства за домом.
Дом новенький, с высоким крыльцом. Внутри все желтело от свежего дерева, никаких обоев — лишь окоренные здоровенные бревна, проложенные сухим мхом. Теплое доме было, и пахло вкусно — сосновым деревом.
— Сам рубил, — сообщил дядя Гриша и крикнул: — Танюша, это я. И гости.
— Случилось что?
— Так, как всегда… хулиганство.
Хозяйка встретила гостей в просторном холле (прежде эта часть дома называлась сенями). Увидев, как Баз заносит Машеньку в дом, будто неживую, Танюша выкрикнула кратко: «А!» — потом будто окаменела, вновь глянула на Машеньку, на серое лицо с синяком под глазом и с запекшимися губами и вновь закричала. Роман успел ухватить ее за руку и сжать кисть.
— Ничего страшного, Татьяна Васильевна. Прихворнула она, но к утру мы ее на ноги поставим.
Татьяна вмиг успокоилась, провела ладонями по лицу.
— Ничего страшного, — повторила бесцветным голосом.
— Мы тут похулиганим маленько, ты уж не препятствуй, — попросил дядя Гриша. — Поужинать нам собери. А то день очень уж хулиганский выдался.
Татьяна побежала на кухню, приговаривая:
— Щи горячие… Ничего страшного, приболела… Щи горячие…
— Не вздумай так со мной похулиганить… колдун! — Дядя Гриша очень выразительно глянул на Романа. От этого взгляда колдуну стало не по себе.
— Через час с нее все слетит, — успокоил тот. — Сам утешать будешь.
— Я еще не простил тебе твоего прежнего хулиганства. Ты ж этих скотов смыл в пампасы.
— В соседнюю область, — уточнил Роман. — В лес, в бездорожье. Темень вокруг. Медведи…
— Все равно. Я их на кусочки разрезать хотел.
— Успеете, когда вернутся. Подготовитесь. Тщательно операцию проведете. Со вкусом.
Баз перенес Машеньку в спальню. Положил на кровать. Она застонала. Кажется, даже не понимала, что дома. На бедрах, на боках чернели застарелые синяки, на руках — следы инъекций. На плече ожог — похоже, что о ее кожу погасили сигарету.
— Баньку, может, истопить? — предложил дядя Гриша. — Эх, как они ее…
— Выйдите, пожалуйста, — попросил Баз. — Я ее осмотрю.
— Помощь нужна? — предложила Лена.
— Хорошо, останься. А остальные — за дверь.
— Жарко тут у меня. Так что тело, что у вас на заднем сиденье лежит, в погреб несите — не в тепле же его держать, — сказал дядя Гриша. — И утопленницу туда же. А то, не дай Бог, выберется из машины и начнет по улице бегать, людей пугать.
Роман и Стен переглянулись.
— Думаете, не заметил, что везете? Да я не против. Теперь все, что душе и телу угодно, возят. Больше, разумеется, на цветные металлы налегают. С памятника погибшим на войне звезду украли. И буковки. Там фамилия Таниного отца была. А теперь нету.
— Это моя невеста, — сказал Роман. — Я ее домой везу.
— Я не любопытствую. Каждый хулиганит, как умеет. А если не умеет, то другим хулиганить велит.
— Утопленницу лучше в бочку с водой. Никуда она без моего позволения не денется, — сказал Роман.
— Помочь тебе? — спросил Стен.
— Я сам, — отрезал колдун.
Роман спустился в погреб. Положил Надино тело, завернутое в брезент, на длинную деревянную полку. Для этого банкам с солеными огурцами, грибами и кадушкам с капустой пришлось потесниться. Надя, красавица Надя — и рядом на полке с банками и кадушками. Она бы обиделась. Ей среди цветов лежать, в гробу хрустальном. Спать, чтобы проснуться. А тут, в погребе, тоскливо всю ночь в одиночестве. Он думал о ней как о живой. Впрочем, в этом не было противоречия: если он успел наложить заклятие льдом до того, как душа покинула тело, то Надя в самом деле может что-то чувствовать. А если душа отлетела, то все равно здесь, рядом, постоянно наблюдает за ним. Роман вздрогнул и ощутил тяжкую и неясную вину перед любимой.
— Наденька… — Он коснулся ее лица, потом губ. — Надежда моя.
Ему казалось, она отвечает что-то. Но очень невнятно, слов не разобрать. Он вслушивался. Нет, ничего… Почудилось. Верно, оттого, что в груди тоска свернулась клубком.
— Ты полежи здесь пока, я что-нибудь придумаю, — пообещал колдун. — Завтра чуть свет в Беловодье поедем. Успеем, клянусь.
Он бы и сегодня помчался, да ребята так вымотались, что едва на ногах держались. Пришлось уступить.
Роман поцеловал ее покрытые льдом губы и вышел из погреба.
В сенях было темно, а в щель пробивался мягкий, неровно подрагивающий свет. Роман вошел. На кухне за деревянным некрашеным столом сидели дядя Гриша с женой. Кажется, в погребе Роман пробыл час или больше, глядя на свою Надю. А ему показалось — миг один поглядел.
Над столом горела лампа под абажуром, именно от нее и шел этот мягкий оранжевый свет. Вокруг все было деревянным — стол, стулья, лавки, шкафчики, да и сами стены желтели не успевшей состариться древесиной.
Танюша, увидев Романа, вскочила, побежала к колдуну, обняла.
— Спасибо, касатик. Я за тебя молиться буду. — Она троекратно расцеловала Машенькиного спасителя.
