Софья Ролдугина - Зажечь звезду
— Ладно, ладно, не кипятись, — он примиряюще поднял руки. — Завтра же приступим к работе. В семь часов я за тобой зайду и покажу библиотеку, идет?
— А почему не утром?
— А завтра… тьфу ты, уже сегодня… утром у меня лекции. И далась мне эта вечеринка…
Вид у некроманта в этот момент был ну очень несчастный.
Библиотека Академии производила подавляющее впечатление. Пожалуй, с ней могла сравниться только библиотека из заброшенного эльфийского дворца в Срединном лесу. И то я не уверена. Книгу с описанием "тьмы избавления" мы искали долго. Ритуал был редкий, запрещенный, большинство упоминаний о нем относилось к девятому-десятому столетию, а язык с тех пор сильно поменялся. Читать было практически невозможно. Порой закрадывались сомнения в самом существовании такого ритуала… Но Максимилиан же нашел описание именно в Академии, значит, и мы найдем!
Поиски увенчались успехом примерно спустя четыре дня в половине первого ночи. Некромант воскликнул "Ага!", я резко повернулась, столкнувшись с ним лбом, он с чувством выругался, и мы дружно засели за книгу. Текст был на эльфийском (эльфийская некромантия, удивительное явление!), поэтому худо-бедно я его разбирала.
— Ужас какой, — вынесла я вердикт спустя пару минут. — И это он хотел со мной проделать?
— А что, тот вампир додумался провести над тобой ритуал? — поинтересовался Мэйсон. В последнее время мы так сдружились, что почти перешли на обоюдное «ты». Я только иногда сбивалась.
Кстати, у меня хватило-таки ума не называть некроманту имя моего князя.
— Он и почти провел, — криво улыбнулась я. Вспоминать сцену в лесу было не очень приятно. Страшно подумать, чем могло бы все закончиться, если бы не вмешался Тантаэ. — До пыток и ритуального убийства не дошел, как видишь. Остановился, судя по всему, на девятом пункте. Вот здесь, видишь?
— "Пробуждение черной…" э-э… "темной сущности тела…" то есть "объекта при помощи…" черт, что за штука… а, "рун смерти, отречения и боли", — с горем пополам перевел некромант. Эльфийский у него сильно прихрамывал. Я в очередной раз оценила прелести дикой жизни в Последних пределах.
— Помню, помню такое. Сначала рисовал мне на руках углем, потом лезвием обводил, — со вздохом согласилась я. — Короче, забираю эту книжку себе в комнату, там поподробнее изучу. Что-то у меня сегодня голова не варит.
— Спать пойдешь? — вдруг скис некромант. Я присмотрелась к нему. Выглядел Рэмерт, мягко говоря, неважно. К вечной лохматости и неопрятной одежде я уже привыкла, двухдневная щетина тоже не сильно бросалась в глаза, а вот синие круги, затравленное выражение лица… Что это с моим некромантом?
— Да, наверно… А что?
— Так, ничего… Слушай, — неуверенно начал Мэйсон. Достал из кармана сигарету, покрутил в пальцах и со вздохом сожаления сунул за ухо — курить в библиотеке было запрещено. — А ты ничего странного не замечала? Вроде той твари на лестнице?
— Нет, — я покачала головой. Действительно, с тех пор — ни одного нападения. Я даже решилась перебраться в спальню. — Режим дня, конечно, сбился, но больше никаких посиделок за диваном до рассвета. И в дверь никто не скребется. А что, — меня вдруг поразила пугающая мысль. — Оно на вас перекинулось? То есть на тебя.
Некромант нервно взъерошил волосы.
— Нет. Не думаю. Просто уже которую ночь снится всякая дребедень. Про детство в основном и учебу в Академии, ну, про рейды иногда. Просыпаюсь, как будто и не спал. Кошмаром не назовешь, но жутко неприятно.
— Такая бурная была юность? — посочувствовала я.
Рэмерт только отмахнулся.
Я не стала настаивать. У всех свои секреты.
Стоит ли говорить, что я не удержалась и засела-таки за пыльный фолиант? Сначала просто делала подстрочный перевод с комментариями, потом составляла список непонятных моментов, чтобы назавтра понадоедать Рэмерту или Дариэлю. Пришла себя только под утро, когда уже светать начало. Сама себе сделала выговор за нарушение режима, посетила душ… и поняла, что точно не усну. Подробности ритуала все никак не выходили из головы, а воображение у меня достаточно живое…
Снова, как три месяца назад, я смотрела в высокий потолок, и меня мучил вопрос: почему? Как он мог решиться на такое? Он настолько боялся смерти? Разумом я понимала ответ, но мое противоречивое сердце опять переклинило. Неужели Максимилиан не чувствовал ко мне совсем ничего? Вряд ли можно пытать человека, когда испытываешь к нему хоть что-то…Помнится, у моря я все же решилась задать этот вопрос Тантаэ. Он улыбнулся и спросил меня: "Леди, а как вы считаете, Максимилиан чувствует что-либо ко мне?" Я тогда сильно смутилась, припомнив пару двусмысленных сцен, когда Ксиль в буквальном смысле вешался на шею Пепельному князю. И еще — странный, полный боли и нежности взгляд. Да, этих двоих многое связывало… Тантаэ вежливо покивал, а потом скинул воспоминание, от которого я долго заходилась криком… Вот и сейчас меня невольно передернуло, когда голову заполнили смутные, но отвратительно живые образы…
…Боль. Снова боль. Она накатывает, как лавина — неудержимая, холодная и безжалостная. Горло сводит от желания выплеснуть эту боль в крике, но кричать нельзя. Нельзя ни на мгновение ослабить контроль, пропустив наружу хоть каплю бушующих внутри эмоций…
…. Да, да, да, он просто голоден, просто голоден, и сейчас ему все равно, ты или один из этих забавных человечков, которые умирают так быстро. Он не помнит, и только поэтому снова и снова запускает когти вглубь. Можно прекратить это, в одно мгновение прекратить, просто дав ему то, чего он хочет. Боль, страх, отчаяние. Но нельзя. Нельзя, потому что там, внутри, есть что-то, чего он не должен знать никогда… что-то темное, сладко тянущее, неправильное по своей сути…
…боги, почему же я такой живучий, за что…
…можно поддаться и выжить, но как смотреть потом в глаза ему и знать, что он тоже знает? Знает и передергивается от отвращения каждый раз, когда ты касаешься его рукой, взглядом, мыслью…
Нет! Молчать, молчать, не чувствовать, не помнить. Он голоден, он не сможет себя сдержать и скоро выйдет за ту грань, за которой для тебя нет ничего… Ксиль, звезда моя, ну почему все так вышло…
— Кричи. Почему ты молчишь? Тебе же больно, я знаю… — пылающие жаром пальцы касаются кожи почти нежно. Словно насмехаясь, осторожно отбрасывают с лица липкие от крови пряди, обводят дрожащие веки… Щит дает трещину. Невесомым движением касаются разбитых губ… О да, это еще больнее, чем самая жестокая пытка, и он чувствует это, мальчик с бездонными глазами и холодной улыбкой…
