Виктор Косенков - Я – паладин!
Ближе к полудню дождик прекратился, сошел на мелкую морось, а потом и она пропала. Выглянуло солнце. Степь, что лежала кругом, закурилась испаряемой влагой. Дышать стало трудно, однако Леон обрадовался солнышку. До вечера оставалось совсем чуть, а ночевать в мокром – верная дорога к болезни. Да и костерок проще развести. Особенно если найти ель или сосну. Под их лапами всегда сухо, и горят они жарко.
Сказать, откуда точно появлялись у Леона в голове эти знания, он не мог. Вроде бы всегда знал. Или когда-то давным-давно отец рассказывал что-то такое. Но тогда, в детстве, эти его слова воспринимались как нечто совершенно не нужное, лишнее. И как сушить одежду, и где искать место для ночлега. Вся жизнь мальчишки проходила в деревне, среди знакомых заборов, улиц, состояла из нехитрого детского труда, ухода за скотиной да подай-принеси. Теперь, оказавшись предоставленным самому себе, он с неожиданной радостью обнаруживал, что знает, как выживать в одиночестве. Как половчее подвязать порвавшийся ботинок, не для того, чтобы добежать до дома, а чтоб на весь путь хватило. Как в лесу найти место для ночлега, куда не доберется туман, да не лечь сдуру на змеиную нору.
Поначалу Леон надеялся повстречать купцов или каких-нибудь странников. Но дорога была пуста. Работы в деревнях было много. А расцвет торговли и купеческих караванов приходился на осень.
Говорили, что между деревнями ходят сторожевые разъезды. Солдаты, патрулирующие границу. Но где искать их? Разъезд потому так и называется, что все время в движении. Разве только они сами наткнутся на одинокого мальчишку. Да и то надежды на это было мало. Леон удалялся от границы. Подальше от тревог приграничья, от опасностей. К спокойной, безбедной жизни.
Иногда он думал, почему судьба распорядилась таким образом, что его деревня оказалась на самом краю Империи. На границе. Почему не ушли они из этих мест, где никогда не знаешь, что страшнее, зима ли, лето, ночь ли, день?..
Почему отец, всегда говоривший о том, что не дело крестьянина воевать, брал старую дедовскую пику и уходил в дозор? Почему защищал себя и свою семью, вместо того, чтобы сняться, да пойти искать местечко поспокойнее? Леон думал об этом и не мог, никак не мог отыскать ответ.
К ночи он добрался до леса. Дорога, широкая и чистая, шла прямо через чащу. Сам лес был чистый, сухой, нестрашный. И мальчик со спокойной совестью свернул с дороги и устроился под широкими еловыми лапами. Разжег маленький костерок, выкопав для этого глубокую ямку таким образом, чтобы огонь не был заметен со стороны.
Тут его застала ночь.
Глава 24
Поспать не получилось.
Леон, живший у границы, там, где совсем рядом располагался Лес, где каждая коряга могла оказаться неведомым чудищем, где среди деревьев, трав, холмов жили удивительные создания, которые требовали от человека внимания и почитания, ожидал, что и тут, в неизвестном лесу, духи потребуют от него жертву.
Он честно поделил свой скудный ужин пополам, отдавая незримому его часть. Но лес молчал. Да, конечно, где-то далеко ухали совы, шебуршал прелью барсук. Но все это были обыденные звуки ночного леса. Не было в них той особой, душевной острой дрожи, что сопровождает появление тех странных существ, которых люди называют домовыми, лешими, полевиками и разными прочими духами. И не пробегали по телу мурашки, какие бывают, когда чувствуешь, как приближается кто-то неслышный из-за спины, подходит совсем близко, нависает. Лес в этом смысле казался пустым и лишенным чего-то. Чего? Может быть, души… И хотя жизнь в нем текла своим чередом, была она какая-то молчаливая, боязливая и податливая, готовая принять своим хозяином любого, хоть сколь-нибудь сильного.
Хозяина не было у леса, понял Леон. Хозяина, который и за слабым присмотрит, и от сильного оборонит, порядок установит. Потому и никто не явился собрать дань с человека, рискнувшего заночевать в чужом доме.
Почему так вышло? Леон не знал. Может быть, потому что достаточно далеко ушел он от границы, где чертовщина была на каждом углу, может быть, случилось в этом лесу что-то совсем уж из ряда вон выходящее.
И на первый взгляд этому можно было бы порадоваться, потому что все эти разнообразные духи и прочие надмирные существа имели нрав крайне сложный, взбалмошный, иногда даже злобный. Но при этом они все-таки следили за своей вотчиной, ревностно, сурово, не допуская в отведенных им пределах никакого беззакония, коли было это в их силах. Вот так и получалось, что спокойствие бесхозного леса было кажущимся, ветхим.
Леон проснулся от конского топота.
Он вздрогнул и, осознав причину пробуждения, упал на землю около костерка, едва тлеющего в земляной ямке. По дороге, что проходила неподалеку, скакал небольшой отряд. Человек шесть, не больше. С места, где расположился Леон, их не было видно, но звук в ночи разлетался далеко.
Мальчишка осторожно, чтобы не шуметь, приподнялся и вгляделся в темноту.
Луна давала достаточно света, чтобы дорогу было хорошо видать. Светлая полоса за черными деревьями.
Топот приближался. Леон в испуге покосился на костерок, но там оставались только угли, которые тлели едва-едва. Дым уходил по стволу вверх, да так и рассеивался неведомо куда.
На дороге показались черные тени. Леон насчитал пятерых.
Его сердце взволнованно заколотилось.
Фигуры были замотаны в черные длиннополые балахоны, вьющиеся за спиной будто рваные крылья. Они неслись по дороге, и казалось, что огромные, страшные птицы вцепились в спину лошадям! Если бы не топот, Леон бы подумал, что перед ним призраки, так дико и пугающе выглядели всадники.
Промчавшись мимо, пятерка исчезла за поворотом. Но звук копыт еще долго доносился из темноты. Леон до боли в глазах всматривался в ночь.
Ничего.
Мальчишка осторожно отполз к костру. Подумал и, повинуясь скорее инстинкту, чем разумению, завалил угли землей. Утоптал.
Собрал сушащуюся одежду, натянул еще теплые башмаки, приготовил сумку и осторожно, чтобы не разбудить, укутал малышку Злату.
Сердце подсказывало ему, что эта жуткая пятерка искала именно его.
Когда он увидел на пастбище злополучный отряд, которым командовал паладин, рядом с ним сидел на коне человек, одетый точно так же. Длиннополая хламида, глубокий капюшон и. Леон припомнил, у незнакомца была нелепая фигура. Ничего необычного. Не горбатый, не карлик, но что-то особое было в плечах. То ли слишком худые, особенно по контрасту с широкоплечим, могучим, одетым в латы паладином, то ли чрезмерно высокие. Вообще все тело его казалось вытянутым куда-то вверх, каким-то птичьим.
Наверное, именно поэтому Леону и показались ночные всадники птицами. В их силуэтах была та же странность, то же болезненное изящество, скрытое намеренно мешковатым плащом.
