Алексей Андреев - Охота на Крыс
Он минуту помолчал, потом положил ладонь на плечо ведьмака:
— Вот ты, когда ко мне пришел, так руку мне подал. Теперь об этом не жалеешь?
В ответ у Винта хватило сил лишь помотать головой. Сильные, цепкие пальцы на плече сжались не хуже клещей. Юсуф смотрел куда-то вдаль невидящими глазами. Потом, словно внезапно вспомнив о своей хватке, палач отдернул руку и тихо, виновато проговорил:
— Извини. Просто я для наших горожан хуже любой твари. Зверь он и есть зверь, а я для них хуже зверя. Веришь, приходят, золото суют и руку отдергивают, как будто в грязь или дерьмо по локоть засунули. А некоторые еще и ладони вытирают, думают, что я не вижу.
Он замолчал, и ведьмак, растиравший онемевшее от палаческой хватки плечо, увидел, как Юсуф неподвижной глыбой застыл посредине зала. Пауза затянулась, невольно заставляя вслушиваться в гудение огня. Наконец Юсуф аль-Зебак отогнал прочь свои мысли и, словно повторяя наизусть стихотворение, выученное раз и навсегда, заговорил сам собой:
— Так ты спрашиваешь, что за смесь была в ранах?
Палач помедлил и вновь посмотрел на ведьмака:
— Так спрашиваешь или нет?
— Спрашиваю, — подтвердил ведьмак, нащупывая онемевшими пальцами правой руки метательный нож, скрытый в рукаве левой руки. Не прошла для плеча бесследно ласка пальцев ашурского палача. Не хуже стальных клещей сжали плоть узловатые мозолистые пальцы.
— Значит, спрашиваешь, — полуутвердительно проговорил Юсуф. — И откуда таких ко мне Константинус присылает. Спрашивают, ножики в рукаве нащупывают. Да не хватайся ты за нож, — рыкнул аль-Зебак на окончательно замороченного Винта, — лучше давай о деле поговорим. Ты вот что мне скажи, что тебе Константинус говорил? Просто сказал, мол, иди к аль-Зебаку и спроси, кто это у нас в городе живых людей сжигает? И какой гадостью при этом пользуется? Юсуф у нас палач, в мучительстве толк знает. Так говорил или нет?
В следующее мгновение выпавший из рукава метательный нож с глухим лязгом отлетел по камням пола в полутемный угол зала. Еще миг назад палач стоял посредине зала, и вот уже он трясет Ратибора, намертво зажав черный шелк рубахи в тисках пальцев. Бородатое лицо исказилось в дикой гримасе, крик и молчание, лицо в лицо, глаза в глаза.
Голова ведьмака моталась из стороны в сторону, но ни словом, ни жестом не отреагировал он на истерику Юсуфа. Лицо Ратибора осталось неподвижным изваянием, даже когда палач внезапно выпустил его рубаху и подчеркнуто обессиленно опустился на табурет напротив. Со вздохом, словно выполнив по-настоящему тяжелую работу, Юсуф вытер со лба крупные капли пота и с силой провел ладонью по лицу.
С глухим треском билось пламя в очаге, выложенном закопченными гранитными глыбами, бросая на смуглое лицо багровые отблески. Вновь был спокоен ашурский палач, и если бы еще кто-то сейчас оказался в зале, то никогда бы не поверил, что минуту назад в яростном рыке разевался рот палача. Но и теперь Юсуф аль-Зебак времени зря не терял. На столешнице появился бронзовый кувшинчик и пара кубков.
Небрежным жестом алхимик плеснул темное, почти черное вино в дальний от него кубок, пододвинул его гостю и, проигнорировав второй кубок, начал хлебать вино прямо из кувшина. Допил, крякнув, утер лапищей бороду, поставил опустевший кувшин на стол и лишь после этого вновь взглянул на неподвижно замершего ведьмака, так и не прикоснувшегося к вину.
— Пей! А то допью и это.
— Допивай, — пожал плечами Винт, как бы приглашая собеседника к продолжению банкета.
— И выпью, — легко согласился Юсуф и одним глотком выхлебал кубок, после чего, стремительно поднявшись, скрылся в дальнем углу зала. До ловкача донесся звук отодвигаемого камня, но даже ночным зрением ведьмак не смог различить подробности копошения палача в углу. Лишь когда Юсуф-алхимик закончил свою возню и повернулся к ведьмаку лицом, только тогда Ратибор различил глиняный кувшин в его руках.
— А теперь пить будешь?
— Теперь да, — спокойно подтвердил Винт, с уважением косясь на сосуд в руках алхимика. Судя по размеру, кувшин с вином весил не меньше самого Юсуфа и чуть не вдвое больше жилистого, хоть и высокого ведьмака. Палач небрежно установил кувшин на стол, возмущенно скрипнувший под навалившейся на него ношей. Даром что на него можно было уложить быка. Слаженным, выверенным движением Юсуф придвинул к себе кубки, ухватил правой рукой принесенное вино и ловко разлил его по бокалам. В движениях аль-Зебака чувствовался автоматизм, выработанный годами постоянных упражнений.
— Это правильно, — неожиданно тихо и, как показалось ведьмаку, чуть печально проговорил Юсуф, — чтобы слушать то, что ты сейчас услышишь, нужно много выпить.
В ответ ведьмак чуть приподнял бровь, выражая сомнение, но палач отодвинул свой кубок чуть в сторону и приложился к кувшину, выхлебав никак не меньше четверти. Выпил, вновь крякнув, утер бороду и начал свой рассказ.
— Ты спросишь, отчего? — Тут поистине медвежья лапа Юсуфа чуть двинулась к громаде кувшина. — Что ж, я отвечу. Мне страшно. Мне. Ашурскому палачу, не боящемуся ни богов, ни их слуг, И если бы кто-то недавно мне сказал, что я буду бояться, я бы не поверил. Мы все боимся, кто-то больше, кто-то меньше. Но то, что страх стал моей жизнью…
На миг он замолчал, катая на языке слова, словно пробуя их на вкус, пробуя, как Константинус пробует редкое вино. Но вкус этих слов оказался столь мерзким, что скривившийся Юсуф запил их вином из своего кубка, осушив его в один глоток. В мозгу ведьмака мелькнула догадка, и, повинуясь еще неясному предчувствию, словно уже понимая, что ему придется услышать, Ратибор взял в ладонь кубок и отхлебнул. Вкус у вина был выше всяких похвал, но ведьмаку он показался простой водой.
Палач задумчиво глядел на него, вернее, не на него, а сквозь него, словно пытаясь разглядеть на дальней стене нечто, видимое лишь ему одному. Смотрел, сжимая в пальцах комок теста, еще недавно бывший бронзовым кубком. Наконец Юсуф прервал свои мысли и, обратив внимание на то, что он сжимает в пальцах, с отвращением бросил смятую бронзу под стол. Дождался звона и лишь тогда заговорил вновь:
— Значит, так. Пару месяцев назад пришли ко мне двое. Да, — ответил алхимик на невысказанный вопрос Винта, — именно двое. Один сущий заморыш, на цыпленка еще похож, но важный. Похоже, что не франк, может, грек, а скорее всего — румиец. С ним был ханец. Важный, но молчал все время, за него этот румиец говорил, или кто он там. Заявили, что, дескать, искусством трансформации оба увлечены безмерно. Да только оба в алхимии — ноль без палочки…
Ведьмак вновь удивленно поднял бровь, и Юсуф, словно объясняя ребенку нечто очевидное, разъяснил:
