Николай Басов - Собаки из дикого камня
Обслуга катапульты с энтузиазмом взялась за дело. Вот только прицельщик довольно долго возился, стараясь не промахнуться мимо дерева в темноте. Чтобы помочь ему, Лотар взял стрелу, навил на нее паклю от незажженного факела, поджег и пустил стрелу в землю перед деревом. После этого выстрелили якорем, он улетел ярдов на пятьдесят за дерево, и, когда потащили веревку, оказалось, что все получилось как надо, — площадку башни и дерево теперь связывала надежная канатная дорога.
Закрепив конец веревки вокруг одного из зубцов, Лотар проверил, как вынимается Гвинед, и встал на стену. Потрогал веревку ногой. Она почти зазвенела, как струна. Рубос спросил:
— Ты что, собираешься идти по ней, как канатоходец?
Лотар улыбнулся:
— Твоя вера в мои возможности превосходит разумный уровень.
После этого он отрезал кусок каната футов в десять, сложил в четыре раза, набросил петлю на веревку, а оба свисающих конца туго обмотал вокруг запястий и зажал в кулаках. Вокруг веревки получилась прочная петля, способная скользить легко и надежно.
— Ну, — Лотар обернулся к Рубосу и солдатам, молча следившим за его приготовлениями, — главное теперь — не наткнуться на слишком острый сук.
— Дерево стоит от края рва туазах в десяти, — сказал Рубос, — может, отпустишь перед ним и просто прокатишься по земле?
— Сначала придется пролететь вниз футов двадцать, — предупредил Гергос. — Дерево довольно высокое.
— Ладно, посмотрим, — решил Лотар.
Он сел на край стены, потом осторожно соскользнул вниз. Веревка напряглась, но несильно. Она могла бы выдержать еще не одного человека. Все-таки отличные веревки делают моряки, решил Лотар и оттолкнулся спиной от стены.
Веревки, перехлестывающие канат сверху, заскрипели. Потом тяжесть Лотара и наклон сделали свое дело, он заскользил. Ощущение было похоже на полет, но если в полете Лотар испытывал упоение от свободы движений, тут приходилось напряженно ждать, как бы чего не случилось.
А случиться могло многое — веревочные петли поверху могли перетереться раньше, чем он опустится на безопасную высоту, могла оборваться главная веревка, мог соскочить якорь… Но главная опасность таилась в дереве. Теперь оно летело на него из темноты, как плотная, непробиваемая фаланга копьеносцев. Причем десятки острых и твердых, как пики, веток могли не просто нанизать Лотара, как бабочку на иглу, но и пружинисто отбросить вбок или вверх, изувечив еще до приземления…
Подтянувшись, Лотар поднял ноги к скользящей веревке и… зажал ее подошвами сапог. Сначала показалось, что силы этой недостаточно, что он не сумеет притормозить и воткнется в дерево если не животом и грудью, то задом. Он сжал ступни еще сильнее, насколько мог сильно… И тогда веревка вдруг стала горячей, как утюг. Даже сквозь подошвы Лотар ощущал, как она нагревается, но только сильнее стиснул ступни. И это помогло. Веревка вдруг стала скрипеть на несколько тонов ниже, и уже не так быстро неслось на него дерево…
К дереву Лотар подъехал на такой скорости, что ни одна ветка не сумела бы его не только проткнуть, но даже оцарапать. Он захватил ветку поудобнее почти занемевшими от усилия ногами и выпустил петли из кулаков. Повис на ногах, подтянулся, обхватил ветвь руками, подполз к стволу. Спустился он спокойно, как девица в бальном платье сходит по парадной лестнице.
Ощутив твердую почву под ногами, Лотар присел, вытер пот и восстановил дыхание. Дурацкая была затея, решил он. Эти лоботрясы могли бы и калитку открыть. Правда, потом пришлось бы бежать сюда почти целую милю, зато не надо было бы вот так болтаться, как колбаса в мясной лавке… Ну да ладно, это уже позади. Он встал и еще раз попробовал вытащить Гвинед.
К его удивлению, руки слегка дрожали. Он все-таки перенапряг их, повиснув между небом и землей на слишком неудобной и грубой веревочной петле. Если бы ему сейчас пришлось всерьез драться на мечах, понадобилось бы подождать, пока напряжение уйдет из плеч. Но с собаками на мечах драться не придется.
Он отошел от дерева и на всякий случай — вдруг на башне есть кто-нибудь помоложе и по-глазастей Рубоса — поднял руку, давая знать, что все в порядке. Потом оглянулся.
Собаки оказались недалеко. Их было не больше пяти. Они просто расхаживали, повернув морды к городским стенам, словно пытались уловить идущий от города приятный, волнующий запах. Лапы собак легко вминали землю. От ощущения тяжести гигантов становилось не по себе. Они держались довольно близко друг к
Другу, иногда сталкивались, издавая щелкающий, каменный звук, как сталкиваются валуны. Некоторые пробовали гневно рычать, и в этом рычании слышались раздражение и непонятная мука. Звук же был настолько ниже привычного для человеческого уха, что Лотар не надеялся понять все его обертоны даже магическим восприятием. Он только догадался, что это не пресловутый “шепот”, о котором говорил Шув.
Тогда он выбрал самую маленькую собаку и подошел к ней на расстояние в десяток шагов. Морда ее, как и у остальных, была повернута к городу, поэтому он зашел сбоку. И тут понял, что медлительными собаки казались только со стен. Вблизи они двигались так, что ему пришлось бы бежать, чтобы оставаться рядом с этим огромным, лоснящимся, как мокрый гранит, но в то же время живым телом.
Лотару как-то раз довелось услышать рассказ матроса, охотившегося на морских драконов и китов в далеких северных морях. Его рассказ чем-то был очень похож на то, что видел и ощущал сейчас Желтоголовый.
Он присмотрелся еще внимательнее, стараясь проникнуть взглядом под эту шерсть, похожую на длинный мох, под эту шкуру, под тугие мускулы, которые и мускулами-то не были… Нет, везде и всюду был только камень. Уязвимого места в этой литой гранитной массе Лотар так и не нашел.
Ну что же, решил он, будем действовать, как с обычной собакой. Он забежал вперед. Оказавшись в пяти шагах от морды чудовища, выхватил Гвинед и в прыжке рубанул по носу каменного гиганта.
От удара по каменной поверхности меч зазвенел от острия до навершья. А Лотар закричал, как будто ему самому пришлось удариться в эту тяжелую, непробиваемую массу, — такой болью отозвался удар в кисти, локте, плечевом суставе.
Лотар приземлился, попытался взглянуть, цел ли Гвинед. Он провел ладонью по краю меча, и тут… Ему показалось, что само небо обрушилось на него, круша кости, подламывая ноги… Он уже не стоял, а летел по воздуху, кувыркаясь, как кегля, в которую угодил тяжелый шар.
Удар о землю был еще болезненнее, потому что грудь уже набрякла болью, и новый удар пришелся не в напряженное и способное сопротивляться, а в расслабленное, как губка, тело… Набухшее кровью и костяным крошевом, которое только что составляло дивное творение, способное легко и уверенно двигаться…
