Виталий Каплан - Масть
Вроде всего неделю он у меня, но жизнь весьма переменилась. Парень оказался и впрямь столь умелым, как расписывала госпожа Скудельникова. Кони мои сразу его признали, и ухаживать за ними ему явно нравилось. Он починил покосившееся крыльцо, отдраил полы дома и в бане, вскопал в огороде грядки и засеял их какими-то овощами – чем именно, я не вникал, только дал денег на семена. Печь перестала дымить – он промазал её какой-то особой глиной, секрет которой узнал от покойного отца. Питались мы теперь не в пример лучше, чем когда готовила нанятая баба Глафира. Та, кстати, весьма опечалилась, получив от ворот поворот. Но Алёшка, по его словам, многому научился у Настасьи. «Душевная она, – объяснял мальчишка, – не то что дядька Трофим и дядька Павел. Те скучные». На третий день своего обитания притащил он откуда-то щенка – на мой взгляд, обычная дворняга, хотя Алёшка уверял, что происхождения благородного, бабушкой нового нашего жильца была, оказывается, гончая из своры князя Корсунова. Возражать я, разумеется, не стал.
И ежедневно занимались мы с ним рукопашным боем, фехтованием на шпагах и саблях. «Между прочим, – заметил, выслушивая мои отчёты, дядюшка, – это потом ему пригодится. Буду парнишке дворянство выправлять, большие у меня на него виды. Высшим Тёмным он может сделаться… лет этак через тридцать-сорок. А лет через триста – и Великим».
Но всё равно, как ни гладко всё складывалось, а ничего не мог я поделать с этим зябким, привычным уже страхом. Иногда отпускало, а подчас пронзало тонкими иголками, и хотелось отгородиться стенкой, спрятаться подальше, чтобы никаких дворовых, чтобы я один. Даже то, что, ложась спать, я не закрывался в своей спальне на засов, давалось мне с трудом. Когда Тимошка был, то и закрывался, прекрасно понимая, как это глупо: ничего мне не грозит, в чём и линии вероятности убеждают, и охранное заклятье «медный король» подвешено. Просто для спокойствия.
Сейчас я «короля» и на Алёшку поставил. Мало ли… от большой беды не защитит, но хотя бы сразу меня известит. А от малой, вроде нападения какой-нибудь шелупони, вполне.
Приближался самый важный этап его обработки, и я слегка волновался: а ну как всё пойдёт наперекосяк? Впрочем, в Старом Логу дело двигалось именно так, как и было задумано, не пришлось даже подталкивать. Я просто ждал развития событий.
– Андрей Галактионович, – встревоженный Костин голос вырвал меня из потока мыслей, – чувствуете, там впереди, саженях в двухстах, кто-то плачет?
Я глянул сквозь Сумрак – да, и впрямь, мерцала в отдалении цветная точка. А теперь ставим простенькое заклятье «приближение» – и видим, что это цветок чьей-то души, пламенеет в нём фиолетовый страх, слабее, но также заметны и багровая злость, и грязно-бурая, точно медвежья шкура, тоска. Ещё увеличиваем – и понимаем, что цветок сей принадлежит юноше семнадцати лет от роду, и звать его Иваном. Ничего больше на таком расстоянии считать не удалось.
А ещё между нами и парнем была высокая чугунная ограда.
– Кладбище близ Тверцы? – спросил я Костю.
– Оно, – кивнул мой спутник. – Однако же увлеклись мы беседой, Андрей Галактионович, видите, куда забрели. Почти что и вышли из квадрата поиска.
Такие умные выражения он наверняка подцепил в графининой школе.
– Ну, коли забрели, – предложил я, – давай уж сходим посмотрим, что там случилось с этим Ваней.
– Сыном приказчика Тихона Лукича Семивёрстова, служащего в скобяной лавке купца Сойкина, – дополнил Костя. – Влюблённым в соседскую девицу Матрёну, играющим на балалайке и обучавшимся грамоте у дьячка Богоявленской церкви…
– Что, на таком расстоянии с цветка души считал? – удивился я.
– Ага, с ауры, – ухмыльнулся Костя. – А вам, выходит, далековато? Я и за версту бы мог.
Обидно, когда тебя тыкают носом в жалкий твой третий ранг… но истинный Тёмный должен уметь подавлять свою обиду. Не прощать, нет, но отложить ответ до времени. Так, во всяком случае, учил меня Александр Кузьмич.
– Ладно, пошли Сумраком, – вздохнул я. – И сам с ним возись, ты ж Светлый, это твоё дело – человеческие сопли утирать.
Спустя пару минут мы были уже рядом с прыщавым светловолосым Ваней. Тот сидел на траве возле могилы мещанки Олимпиады Марковны Балыковой (скончалась в возрасте семидесяти шести лет) и негромко рыдал.
– Что стряслось-то? – участливо спросил вышедший из Сумрака Костя. Парнишка, разумеется, вскинулся, завизжал, закрыл лицо руками – но вскоре понял, что убивать его никто не собирается.
– Т-там… – указал он влево. – Там… упырь… Возится… из могилы лезет! Сожрёт же! Я уж и земли кладбищенской чуть ли не пуд съел, а он всё одно шевелится.
– Зачем? – Судя по тону, Костя удивился совершенно искренне. – Землю-то зачем есть?
– Так всем же известно, – малость успокоившись, разъяснил Ваня, – что если съесть земли с могилы, то упырь забоится и не тронет.
– Глупости! – заявил Костя. – Тёмные суеверия! Мракобесие. Упыри вовсе кладбищенской земли не боятся, и чеснока, кстати, тоже. А вот серебра они и в самом деле не любят. Хотя против опытного упыря и серебро не слишком поможет. А тебя-то чего сюда понесло? Скорбишь по бабушке? – указал он на памятник. Ваня, конечно, в такой темноте его жест не увидел, равно как и самого Костю. В лучшем случае – чёрный силуэт на тёмном фоне.
– Не, я за жар-цветом! – В голосе Ване прозвучали горделивые нотки. – Всем же известно, что за неделю до Вознесения на кладбище жар-цвет распускается и в темноте светится. Из него приворотное зелье готовят. Бабка Аглая сказывала, нужно в ступке растолочь, потом святой водой залить и три раза «Верую» прочесть. Только обязательно до рассвета!
– Матрёну, что ли, приворотить собрался?
– Ага! – подтвердил парнишка и тут же вскинулся: – А ты почём знаешь?
– Дурак ты, Ваня, – грустно сообщил ему Костя. – Не существует никакого приворотного зелья, бабкины сказки. Ладно, давай к делу. Где, говоришь, упыря заметил?
– Да вон там, – вновь указал юный Семивёрстов. – Вон за теми кусточками… Слышь, опять возится!
– Какой же ты, Ваня, дурак! Да и трус к тому же. Собака это, кость гложет! – рассмеялся мой спутник. – Ты вот что… бегать хорошо умеешь? Ну так бегом отсюда! И всё забудешь! Насчёт приворотного зелья тоже. Ну, пошёл! Да смотри в потёмках глаз не выколи.
Ваню точно ветром сдуло. Я вышел из Сумрака, хлопнул Костю по плечу.
– Да уж дурак так дурак! По-доброму ты с ним… А что про собаку наплёл? Чтобы успокоить?
– Будто сами не видите, Андрей Галактионович? – удивился Костя. – Не так уж и наплёл я. Там и в самом деле кое-кто похожий на собаку. Ну, гляньте же через Сумрак! Да со второго слоя! Своих уже не узнаёте?
