Дэвид Геммел - Великое заклятие
Закрыв глаза от ужасного зрелища, она отступила назад, не дав войти королеве.
— Здесь не пройти. Придется спуститься к парадной двери.
Гнев нарастал в ней, холодя грудь. В этой комнате, должно быть, около ста детей. Сто жизней, оборванных в ужасе и страданиях. Она не могла себе представить, что на свете существует такое зло.
Внизу из мрака выступила чья-то высокая фигура. Аксиана вскрикнула, Ульменета взмахнула ножом, но неизвестный отвел удар и сказал спокойно:
— Не бойтесь. Это я, Дагориан.
Ульменета узнала лицо, которое предстало перед ней в вызванном лорассием видении, и ей опять стало страшно. Этот самый молодой человек вместе с тремя пожилыми оберегал королеву в лесу от таящегося во тьме зла.
— Зачем ты здесь? — спросила она.
— Чтобы убить Калижкана.
— Он уехал в расположение армии. Уйдемте скорее из этого страшного места.
Снаружи под ярким солнцем стояла королевская карета, и кучер спал рядом на траве. Ульменета, глядя на чистое голубое небо, преисполнилась благодарности, которой никогда еще не испытывала прежде.
Проснувшийся кучер вскочил и склонился перед королевой.
— К услугам вашего величества!
— Вези нас во дворец, — приказала Ульменета.
Усадив Аксиану, она посмотрела на троих детей, истощенных, оборванных, и велела им:
— Залезайте.
— А куда вы хотите нас везти? — подозрительно осведомился мальчик.
— Туда, где не так опасно.
Когда все сели и карета тронулась, Дагориан тихо сказал на ухо Ульменете:
— Теперь в городе всюду опасно.
— Что же ты предлагаешь?
— Надо добраться до моря и сесть на корабль — пока Маликада не вернулся. Едем в горы.
— Там повсюду лес, — прошептала монахиня.
— Вы боитесь леса? — удивился Дагориан.
— Там будет белая ворона, — сказала она и отвернулась, видя его растерянность.
— Что происходит? — спросила, глядя в окно, Аксиана. — Почему на улицах столько людей?
— Это из-за последних новостей, ваше величество. Они встревожены и не знают, что будет с ними дальше.
— Новости? Какие новости?
Дагориан, моргнув, посмотрел на Ульменету, но она тоже ничего не знала. Он потер свой заросший подбородок.
— Мне искренне жаль, ваше величество, но в городе говорят, что наша армия разбита кадийцами.
— Быть этого не может. Сканда — величайший на свете полководец. Это, должно быть, просто слухи.
Дагориан встретился взглядом с Ульменетой, и та одними губами произнесла:
— Король?
Дагориан кивнул, и Ульменета сказала:
— Тогда наш путь и впрямь ведет через лес.
Маликада чувствовал легкое раздражение — маленькое темное облачко на широком голубом небосводе радости. Стоя на холме, он смотрел на тела убитых дренаев. С них уже сняли доспехи и оружие — где теперь их могущество, где надменность? Теперь они только бледные трупы, и вентрийские солдаты скоро свалят их в большой общий ров.
Это миг его торжества. Армия, разгромившая империю его предков, сама разгромлена. Он знал, что месть будет сладка, но не предполагал, что настолько.
Однако и в этой бочке меда есть ложа дегтя.
— Теперь мы воссоздадим Вентрию, — сказал он Антикасу Кариесу, — и выжжем все следы дренайского присутствия.
— Да, мой принц, — кисло ответил тот.
— Что это с тобой, любезный? Зубы, что ли, болят?
— Нет, мой принц.
— Тогда что ж?
— Они сражались отважно, и мне не по нутру, что мы их предали.
Раздражение Маликады переросло в гнев,
— Что значит «предали»? Только сами дренаи могли бы выразиться так. Мы сражались с ними. Жизни не щадили, чтобы не дать Сканде победить. Старый император был слаб и нерешителен, однако мы стояли за него горой. Мы верно служили ему, но в конце концов победил все-таки Сканда. Мы могли выбрать одно из двух, Антикас, —помнишь? Либо погибнуть, либо начать войну иного рода. Мы оба выбрали второе и остались верны своему делу. Мы не предатели, Антикас. Мы патриоты.
— Может, и так, принц, но у меня на душе все равно погано.
— Тогда катись отсюда вместе со своей душой и не мешай мне получать удовольствие! — рявкнул Маликада.
Антикас откланялся и зашагал прочь. Он самый лучший из всех известных Маликаде бойцов, и это чувствуется в каждом его движении — но на поверку оказался слабым и мягкотелым. Принц, который всегда завидовал Антикасу, сейчас испытывал к нему только презрение.
Выбросив его из головы, Маликада вновь представил себе тот миг, когда Сканда подал сигнал к атаке. Хотел бы он тогда быть с ним рядом, хотел бы видеть своими глазами, как этот мерзавец постепенно осознает, что он обречен, что Маликада положил конец его мечтам об империи. Как это, должно быть, терзало его душу!
Раздражение снова кольнуло его. Когда Сканду унесли без чувств с поля битвы, Калижкан не позволил ему, Маликаде, присутствовать при жертвоприношении — а он так хотел видеть, как из груди короля вырвут еще живое сердце. Как замечательно было бы смотреть королю в глаза, наслаждаться его агонией, чувствовать его бессильную ненависть. Маликада трепетал от наслаждения при одной мысли об этом.
Но Калижкан очень скрытен. Он и старого императора принес в жертву без Маликады.
Тела уже сбрасывали в ров, поливали маслом и забрасывали хворостом. Вскоре оттуда повалил черный дым, и Маликада отвернулся. Теперь почти полдень — надо повидать Калижкана. Это сражение — только начало. Вдоль побережья еще остались дренайские гарнизоны, и вопрос с Белым Волком тоже не решен.
Нужно также поговорить и о его, принца, коронации. Император Маликада! Звучит совсем недурно. Он прикажет Калижкану устроить в небе над Юсой еще более грандиозное представление, чтобы чудеса на празднике Сканды померкли перед ним.
Он шел через вентрийский лагерь к утесам и красная пыль оседала на его блестящих сапогах. У входа в пещеру было темно, но внутри горел свет. Войдя, Маликада ощутил мимолетный страх. Калижкан в последнее время держится как-то отчужденно и относится к нему без прежнего уважения. Маликада мирился с таким поведением только потому, что нуждался в чародее.
Нуждался, но теперь уже больше не нуждается, понял внезапно принц.
«Мне никто не нужен теперь, — думал Маликада, — но его я сохраню. Его мастерство будет очень полезно, когда придет время вторгнуться в Дренан. Кроме того, есть еще Аксиана. Дождусь, когда она родит, — думал Маликада, — младенца велю удушить, а потом женюсь на ней сам. Пусть попробуют тогда оспорить мое право на корону!»
Его настроение исправилось, и он весело зашагал дальше.
Тело Сканды со вскрытой грудью лежало на каменном алтаре. Лицо короля закрыли полотном. Калижкан в голубых, запятнанных кровью одеждах сидел у маленького костра.
