Александр Прозоров - Последняя битва
Кроме того, он не стал особо тратиться на предметы роскоши и обихода — кресла, столы, постели, посуду, предпочтя им лемехи, топоры, пилы, столярные инструменты и, разумеется, оружие. А также, разумеется: стеклянные бусы, маленькие зеркальца, колокольчики и прочие дешевые, но блестящие побрякушки. Пригодятся, коли товары местные не отнимать, а выменивать. Или подарки туземцам делать. Заказ оказался столь велик, что местные ремесленники обещали исполнить его только через три месяца.
Среди крепостных рода Игулада-де-Кераль нужного количества переселенцев не набралось — пришлось рассылать вербовщиков по всей Гышпании, смущать неокрепшие умы будущим богатством и звать их в Лиссабон, где гранд Гильермо готовил корабли и набивал склады. Кроме того, с собой требовалось сманить как можно больше женщин. Ведь страна из одних мужчин больше одного поколения вряд ли протянет — а у местных девушек вряд ли имелся опыт в ведении современного хозяйства.
Хлопоты, хлопоты, хлопоты: с одним торговаться за заказы, с другим расплатиться, третьего заставить поменять товар. Учесть, сколько людей набралось, пристроить на время до отплытия к работам. За делами почти незамеченным проскочило известие о том, что на Польский стол шляхтичи избрали все-таки французского принца, а не мудрого Иоанна Васильевича. Все-таки ушаты безумного вранья, вылитого на голову русского царя, смутили умы несчастных ляхов. А потом пришло известие о том, что француз, приехав в Польшу, так ужаснулся дикарству этой страны — что тут же удрал обратно к Луврам, Фонтебло и Версалям, к утонченным дамам и аромату цветочных духов. Выборы были назначены снова — и русский царь опять оказался самым желанным из кандидатов.
Общими усилиями намеченное дело начинало обретать реальные черты: четыре тяжелых вместительных галеона и один шустрый русский ушкуй должны были переправить через Атлантический океан две с половиной тысячи переселенцев, из которых около трехсот были воинами — холопами самого гранда де Кераль или его восьми менее родовитых слуг. Кроме того — на путешествие удалось уговорить почти пять сотен женщин. Для всех этих людей в достатке было припасено и плугов, и топоров, и мотыг, и копий. Вот с лошадьми все оказалось куда как хуже — в трюмы их умещалось всего четыре десятка. Но князь Сакульский очень надеялся первое время как-нибудь обойтись без скота: побольше охотиться и строиться, разведывать местность, осваиваться, обживаться… А там, глядишь — и табуны расплодятся.
Отплытие компаньоны-родственники наметили на Рождество. Точнее — на утро после святого праздника. Все сошлись во мнении, что такой день должен привлечь милость Божью на всю экспедицию. Андрей, покопавшись в памяти, не припомнил никаких бед и катастроф в тысяча пятьсот семьдесят восьмом году от дня рождения Христа — за составлением сотен договоров князь Сакульский уже привык считать года по здешнему календарю. Зеркало Велеса тоже не показало никаких бед в будущем Пребраны и ее мужа. О подробностях ученик чародея сказать не мог: за несколько ночных часов всю жизнь не просмотришь. Но то, что дети не погибнут, не утонут и жизнь окончат отнюдь не в нищете — он знал в точности.
Однако, когда до отправления в путь оставалось чуть меньше двух недель, во дворе замка спешился всадник в зеленом зипуне и высокой горлатной шапке и, следуя указаниям дворни, поднялся в светелку князя Сакульского. Оценивающе глянул, сбил шапку, поклонился в пояс:
— Здрав будь, княже. Боярский сын Вакулин я, из Посольского приказа вестник. Грамоту тебе государеву велено передать.
Запыленный гонец достал из поясной сумки деревянный туесок, вытянул из него туго скрученную грамоту, протянул Андрею. Тот принял.
— Как государь ныне, боярин? — спросил кстати случившийся в светелке князь Друцкий. — Здоров ли, весел ли, не во гневе?
— Государь Иоанн Васильевич извечно в хлопотах, в делах и раздумьях, — ответил вестник, и даже Зверев заметил, что от ответа о здоровье он уклонился.
— Принял ли он польскую корону? — поинтересовался уже сам Андрей.
— Обманули ляхи, — мотнул головой боярин Вакулин. — Раба османского на шею себе предпочли.
— Это как? — спросили уже хором оба князя.
— Да просто, — пожал плечами гонец. — Накануне избрания примчался гонец от османского султана да привез грамоту, что султан Мурад велит им, полякам, принять к себе на правление его слугу. А иначе он войну большую начнет и всех накажет. Ляхи же, знамо дело, не храбрецы. Перетрухали изрядно. Ну а новым днем себе на царствие наместника турецкого и избрали.
— Это кого? — опять хором переспросили князья.
— Батория Стефана, уроженца Трансильвании. Есть в Османии таковая волость.
— Первый раз это имя слышу, — удивился Юрий Семенович. — Из какого он рода, с кем знаком, где бывал?
— Не знает о сем никто, — развел руками боярин. — Привезен невесть откуда, языков человеческих не ведает и завсегда с толмачами османскими везде ходит, про род сей никто не слышал, родичей не сыскали, с сотворения мира никто невест сему роду не посылал, и сам невест не выписывал. Сказывают, может статься, на сестрах своих бояре рода его женились и чужих к себе не допускали. Сказывают еще, болезнью странной новый король страдает. Чернеет прямо каждый месяц и плох становится. Но сии приступы быстро его отпускают. Вестимо, аполепия Батория мучает.[13]
— Вы, смотрю, замучили совсем человека, — вступилась за гонца Полина. — А он с дороги, уставший, голодный. Идем со мной, боярин, велю стол тебе накрыть и место отдохнуть найдем. Пошли.
— Хитро султан придумал, — мотнул головой князь Друцкий. — В наместники такого слугу посадить, дабы наречий местных не понимал. Такому, знамо дело, со шляхтой супротив хозяина уж точно никак не сговориться.
Андрей кивнул, соглашаясь, покрутил в руках грамоту. Проверил печать, сломал, развернул свиток. На довольно большом листе было начертано только три слова: «Ты мне нужен».
Князь покрутил грамоту в руках, еще раз глянул на печать — но нигде более не нашел ни намека на тайный смысл то ли приказа, то ли просьбы. В желудке остро засосало: после того как в организацию похода на край света, за Атлантический океан вложено невероятное количество сил и серебра — вот так, просто, бросать все сделанное и возвращаться в Москву очень, очень не хотелось. Однако Зверев понимал и то, что ехать — надо. Не так просто было государю Иоанну найти его средь чужих и диких стран, снарядить особого гонца, своею рукою написать письмо нелюбимому слуге — возникшая внезапно надобность явно не была обыденным пустяком. Похоже, его присутствие на Руси оказалось сейчас очень и очень важно. И как бы ни манило князя Сакульского новое, наверняка прибыльное приключение — но Русь стократ важнее Испании и Америки, вместе взятых. Государь Иоанн Васильевич был тем правителем, который прямо сейчас, у всех на глазах, создавал из ничего великую и могучую державу. Если ему вдруг потребовалась помощь Андрея — отказать в ней царю было бы по меньшей мере гнусно.
