Александра Черчень - Курсовая работа по обитателям болота
- Ну ты и жаба, - решила не разочаровывать гада.
- Что?! – поперхнулся мужчина, со смесью ошеломления и гнева глядя на меня.
- Что слышал, - отправила конфету в рот и одобрительно кивнула. – Вкусно! – потом отставила чашку и резко подалась вперед. – Хочешь мои выводы, драгоценный психолог? Ты расшатываешь устои и мировоззрение. Я нужна тебе полностью дезориентированная, не знающая, что делать, для которой единственная опора и островок стабильности это ты!
Я отстранилась, схватила чай и сделала несколько больших глотков, не обращая внимания на то, как горячий напиток обжигает горло. Наоборот, это привело в чувство, добавило решимости и помогло бороться со страхом. Ибо я сейчас действовала по его же принципу. Он не ожидает сейчас смелости и требований, а значит надо действовать именно так.
- Остается вопрос: зачем тебе это нужно? - Мило улыбаясь, я подняла заварочный чайник, снова наполнила свою чашку и невинно спросила у кикимора: – Тебе налить?
Он откинулся на колонну за спиной и медленно кивнул.
Я наполнила его наполовину пустую чашку, и добавила туда один кусочек сахара. В свою, кинула два.
- Продолжим, - все так же улыбалась я, внутренне сжимаясь от страха, потому что играю сейчас на свой страх и риск. – Ваша проблема с эльфами и женщинами ко мне не имеет никакого отношения. И у меня смутные подозрения, что ты просил у богини отнюдь не решение проблемы, хотя бы потому, что ее у вас еще и нет. Есть небольшие неприятности политического характера, стало быть, обращаться к высшей инстанции не было никакой нужды. И надо признать, что если бы я не знала о твоем родстве с Маэжи, то гадала бы долго. А так… ты просил что-то для себя Феликс. Именно для себя.
- Какая-то ты слишком сообразительная, - с показной грустью посмотрел на меня Болотный Лорд, но на дне светлых глаз была только сталь и расчет. – До вреда практически, Юля.
- Ну почему же? – фальшиво улыбнулась я. – Просто пытаюсь понять. И да, я могла промолчать и попытаться повернуть потом что-то в свою пользу. Но проблема в том, что дурочку мне изображать еще более вредно, чем показывать, что я все понимаю. Мы ведь сможем договориться? Зачем я тебе, Феликс? Вернее… что ты просил у Маэжи?
Он бесконечно долго смотрел на меня, светлым, пронзительным взглядом, который сейчас казался мне как никогда неприятным. Мне было очень не по себе, но я не отводила глаз, почти до боли стискивая тонкий фарфор в пальцах. Слишком тонкий и хрупкий. Кр-р-рак, и по коже бежит горячий напиток, смешиваясь с кровью, приобретая розоватый оттенок.
Ла-Шавоир спрыгнул с камня и же через секунду ругаясь вытирал мою ладонь, осторожно вытаскивал удлинившимися когтями осколочек из единственной, но глубокой раны на большом пальце. Ко мне же вернулась чувствительность, потому я тихо попискивала и смаргивала слезы боли и жалости к себе любимой.
Кровь почему-то все не останавливалась, но тут, я увидела медальон Феликса. Миртар. Аналог моего. Но… тусклый.
И меня озарило.
- Я не риале, - ошеломленно прошептала, понимая, что кусочки мозаики сложились воедино.
Кикимор потрясенно поднял на меня глаза.
- Так вот почему, - сбивчиво говорила я. – Вот почему вы всем запрещали мне говорить что такое «риале»! Боялись, что я пойму! Но почему?!
- И правда, очень проблемная кошка, - вдруг рассмеялся Ла-Шавоир, запрокидывая голову, но не успела я выдернуть руку, как он снова серьезно смотрел на меня и, приблизившись к самому лицу, вновь окутывая запахом трав, он очень тихо, почти интимно шепнул: – Все верно, Юленька, сейчас ты не риале, - но тут к ранке прижалось что-то очень-очень холодное, и, вскинув голову, я поймала торжествующий взгляд голубых глаз. – А вот сейчас почти.
В ту же секунду меня пронзила обжигающая боль.
Настолько сильная, что я застонала и попыталась вырваться из крепкой хватки этого сказочного земноводного!
- Отпусти меня немедленно! – я увидела, что Феликс, плотно сжал мои окровавленные пальцы на своем медальоне, который становился все ярче и ярче, напитываясь моей кровью, болью, криком. Рывок, и пуговицы на платье разлетаются в разные стороны, под рык: «Я же приказал носить его на одежде!», вот он снимает мой миртар, и заставляет разжать вторую руку, чтобы обхватить его. Сверху ложатся его ладони, засиявшие тусклым голубым светом. У меня же немели руки, было такое ощущение, что я держу кусочки льда. Которые впитывали, вытягивали мое тепло, теперь теряли чувствительность не только пальцы, но и руки. Я открыла глаза, тихо застонала от ужаса, потому что потусторонний свет, змеями оплетал наши руки и стремился все выше и выше. К груди. К сердцу.
Феликсу приходилось не лучше. Он был очень бледный, лоб усеян бисеринками пота, дыхание тяжелое и частое, в глазах отблески замораживающего нас огня… и мое отражение.
Не в силах держать равновесие, я начала падать назад, и Ла-Шавоир, рывком положил меня на теплый мрамор, все так же продолжая сжимать руки над головой. Наверное, непосвященным эта сцена показалась бы очень страстной и эротичной. Но нам с болотником было не до страсти и эротики.
Потому что огонь прекратил замораживать и, поменяв цвет с голубого на желтый, начал жечь. Я с криком выгнулась, пытаясь разорвать такой болезненный контакт. Сволочной «Василисушке» тоже приходилось очень непросто, он уже почти задыхался и склонялся все ниже и ниже надо мной, пока, наконец, не коснулся лбом груди. Сейчас я даже и не подумала заострить на этом внимание, хотя бы потому, что было очень больно! Обжигающе! Так, что я даже кричать не могла, только скулить и тихо плакать.
Да и ему, судя по всему, было не лучше.
А потом… Потом эта смесь льда и пламени добралась до чего-то в солнечном сплетении, смешалось и медленно поползло обратно. Когда все закончилось, то Феликс сполз с меня на пол, попутно забрав свой медальон, который сейчас мягко светился. Одна сторона голубая – другая желтая.
- А вот теперь действительно все, - хрипло сказал мужчина, надевая свой медальон на шею.
Я же свернулась калачиком на камне, не в силах встать и уйти, и беззвучно плакала, закусив костяшку пальца. Было очень плохо, в груди пекло, руки я почти не чувствовала, до того оледенели, только та, в которой я сжимала свой миртар, постепенно начинала обретать чувствительность, что отзывалось тысячами иголочек, которые заставляли плакать еще горше.
Создатель, но за что?!
- Что я тебе плохого сделала? - наконец, спросила срывающимся голосом. – За что так?!
- Я не знал, что будет именно так, - как-то бесконечно устало сказал Ла-Шавоир. – Такая боль… не предполагалась, - он немного помолчал и нехотя продолжил: – Твоя дезориентированность мне была нужна именно для завершения ритуала.
