Надломленные оковы (СИ) - Петюк Дмитрий "Desmond"

Я же занялся своим нелюбимым занятием — чисткой рыбы. Сорвав несколько больших листьев растения, напоминающего земные лопухи, я разложил на них рыбьи туши. Подточив об камни маленький нож и взяв в руку рыбину, я задумался. Появился прекрасный повод не только избежать неприятной работы, но и испытать ту свою особенность, мыслей о которой я старательно избегал.

— Склаве, директива: выпотроши и почисть рыбу.

Наблюдая, как одна моя рука ухватила за хвост рыбину, а вторая, перехватив поудобней нож, принялась отскабливать чешую, я ухмыльнулся. Унизительное наследие неволи, Узда и Поводок, после нашего с Нризом единения никуда не делись. Ульрих больше всего желал свободы, всей душой отторгая рабство, поэтому этот аспект Нриза стать частью обновлённой реинтегрированной личности никак не мог. К счастью, Нриз, всё существование которого строилось на служении, именно за рабскую часть своей сущности цеплялся не так уж и сильно.

Наши личности слились в одну, но не полностью. Часть Нриза, символизирующая покорного раба, обрела своё воплощение. В мире снов правит подсознание, сам мир строится вокруг мыслей и концепций, поэтому этот раб воплотился в идеализированном образе служения — безмолвном и покорном големе. Он не являлся личностью, я это знал не только какими-то глубинными инстинктами, но и с помощью силы богини ощущал в окружающем меня сне. Я испытывал двоякие чувства — напоминание о рабстве вызывало во рту неприятный привкус, но при этом не мог отрицать возможную полезность такого «голема». Ещё одним опасением являлся вопрос лояльности. «Голем» мог оказаться троянским конём, брешью, через которую враг сможет заставить выполнить любые приказы. Но тут я не пожалел сил, проверив его всеми возможными способами, прямо во сне разобрав его на компоненты и просканировав логические цепочки. Как выяснилось, все опасения оказались напрасными. «Голем» являлся материализованной концепцией, явившейся глубин из нашего с Нризом разума. Его создали именно мы, и именно наши цели и желания воплотились в ядре его псевдоличности. Основой этого ядра служили те самые слова Нриза, абсолютный приказ, отменить который не получилось бы даже после исчезновения отдавшего его человека. Я назвал голема Склаве, что на моём родном языке значило «раб». И дело не в том, что мне так хотелось самому побыть рабовладельцем, просто забывать о своём прошлом я не имел права. Ну а раз у меня появилась новая способность, настало самое время её проверить.

Мои руки закончили с чешуёй, затем выпотрошили рыбину и отрезали ей голову. Склаве сделал именно то, что я задумывал — даже сложил рыбьи потроха на отдельный лопух. Закончив с первой, он взял следующую рыбину. Нож заскользил по тушке, сдирая чешую, и я, испытывая границы возможностей, пожелал перехватить контроль. Рука послушно остановилась. Я подкинул рыбину, а когда она, перекувыркнувшись в воздухе, полетела вниз, поймал её за хвост. Я попытался расслабиться. После того, как я перестал вмешиваться, мои руки как ни в чём не бывало продолжили процесс чистки.

— По лужайке мчатся зайцы, дышат хрипло сквозь носы, — проговорил я скороговорку, чем вызвал удивлённый взгляд Кениры.

Несмотря на смещение фокуса внимания, чистка рыбы не остановилась и не замедлилась. Осталась только последняя проверка. Я призвал силу Ирулин и провалился в сон.

Пространство сновидений, такое родное и уютное, встретило меня привычными облаками. У меня не было конкретных пожеланий, устойчивого образа — поэтому облака постоянно двигались и менялись, формируя горы, деревья, реки, зверей и птиц. К моему удивлению, Склаве оказался тут тоже — его облачная полупрозрачная фигура сидела, сгорбившись, на земле и занималась тем же, чем и наяву. Я с интересом наблюдал за его руками, чистящими невидимую рыбу несуществующим ножом.

— Подними руку! — сказал я ему.

Склаве даже не повёл ухом. Он продолжал чистить рыбу, словно мои слова были пустым звуком.

— Директива: подними руку! — повторил я приказ.

Он послушно поднял руку.

— Директива: продолжай чистку, — распорядился я, и он продолжил прерванное занятие.

В этот момент я почувствовал себя пилотом человекообразного робота. Но в отличие от боевых машин из огромной летающей крепости, мой робот не умел превращаться в космический истребитель.

Повинуясь моим неосознанным мыслям, пространство сна пришло в движение. Голем растаял среди тумана, облака взметнулись, формируя вокруг моего тела кокпит, усаживая меня в глубокое кресло пилота и крепко обхватывая тело ремнями безопасности. Сквозь прозрачный плексиглас кабины виднелась явь, где мои руки, сжимающие пальцами-сардельками рыбину и нож, продолжали заниматься чисткой.

Я спал с открытыми глазами и одновременно бодрствовал — это походило на особо странный случай лунатизма, от которого земные врачи пришли бы в полный восторг и начали бы строчить научные работы.

Подождав некоторое время, я пожелал проснуться. Вернувшись в реальность, я с удовлетворением отметил, что выпотрошенных и почищенных рыбин стало три, а значит, Склаве продолжал выполнять ранее отданный приказ даже во время сна.

— Ули! Ули! — услышал я возгласы Кениры.

— Что случилось?

— Ты поднял руку, но не отвечал! — пояснила она. — Задумался?

— Кое-что проверял, потом расскажу, — отмахнулся я.

Я порезал рыбу на куски и вкинул в котёл, вода в котором уже начала закипать. Смесь воды, каши и кусков рыбы выглядела абсолютно неаппетитно — но нам требовалось восполнить силы, а не удовлетворять своё чувство прекрасного. Мы сидели с Кенирой около костра, болтали обо всём и ни о чём конкретном, а я всё пытался отогнать мысль, что костёр не только является сильным демаскирующим фактором, не только требует массы усилий на разведение и сбор дров, но и готовка на нём отнимает слишком большое количество времени, которое следовало бы потратить на отдых или дорогу.

Рыбный суп оказался на вкус даже хуже, чем на вид. Рыба проварилась плохо, да и отсутствие соли и специй ситуацию вовсе не улучшало. У нас не было столовых приборов, поэтому есть приходилось по очереди, ложкой черпая варево прямиком из поварёшки. Вместо прозрачного бульона получилась мутная смесь из воды и каши, есть которую можно было лишь крепко зажмурившись и стараясь думать об чём-то отвлечённом.

Я ожидал, что Кенира начнёт жаловаться на еду, или язвительно пройдётся по моим кулинарным талантам. Этого, к моему удивлению, так и не произошло. Она стоически отнеслась к процессу поглощения пищи, и даже не кривилась, вернее, старалась этого не делать, пусть я и видел, насколько моё варево пришлось ей не по вкусу. Она сосредоточенно жевала куски рыбы, методично выкладывая кости на лопух, служивший ей одновременно столом и тарелкой, и старалась на меня не смотреть.

— Прости, — сказал я. — Из меня вышел не слишком хороший повар.

— За что ты просишь прощения? — удивилась Кенира. — Понятно, на королевскую кухню тебя бы не взяли бы даже чистить овощи, но жаловаться с моей стороны было бы глупостью и низостью. К тому же я и сама в готовке, как видишь, не отличилась. Всё в порядке. Мы оба сыты и способны продолжать путь.

Я лишь кивнул и принял из её рук поварёшку.

Покончив с едой, мы отдали кости и рыбьи потроха Рахару. Уж он-то не капризничал, с радостью приняв подношение и сожрав его прямо с лопухами. Спрятав вещи и остатки еды, мы приготовились ко сну. Глядя на Кениру, укладывающуюся на лежанку, я вновь поймал странное ощущение дисгармонии, нарушения правильного порядка вещей, поэтому спросил прямо:

— Кенира, как тебе спится?

— Спится? Да уж получше, чем было бы во дворце.

— Я серьёзно. Это важно и напрямую касается нашего путешествия.

Она поколебалась, но всё же ответила.

— Не хотела нагружать дополнительными заботами, но ты прав. Сплю я очень плохо. И дело даже не в походной жизни и отсутствии нормальных кроватей. Мне начали сниться кошмары ещё до побега, пока я ещё спала в своей кровати или ночевала во вполне приличных гостиницах. Не припомню, когда нормально высыпалась в последний раз. Я тебе не говорила, потому что тут ничего не поделать. Я просто до смерти перепугана. А избавить меня от трусости не смогут даже боги.