Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт
Вдруг Нехама предложила: «А что если мы пригласим ребят — кивком указав на Ирми и Максима, — к нам на ближайший шабат? Если им у нас понравится, станут нашими постоянными гостями…» Бенци радостно поддержал: «Отличная идея, дорогая!
Давайте, приходите!» Ноам повернулся к Максиму, а затем немного скованно — к Ирми: «Так я тебя… э-э-э… вас обоих… буду ждать. Непременно приходите.
Идёт? Запиши, Макси, мой телефон, а мне свой дай. Созвонимся…» Ирми растроганно благодарил старших Доронов: «Спасибо, адони, спасибо геверет Дорон, спасибо, Ноам. Напитки мы с Макси принесём, только скажите, какие у вас предпочитают…» Ренана просияла и благодарно посмотрела на отца, потом украдкой перевела глаза на Ирми.
* * *Тут Бенци увидел своего соседа из дома напротив, Зяму Ликуктуса, который не так давно поступил на работу во вновь созданный отдел электронной акустики «Лулиании».
Зяма пришёл один. Бенци знал, что в его семье так было принято: жена в основном сидит дома с дочерьми, а он, «мужчина, тяжко трудящийся на благо семьи, зарабатывающий деньги», должен иметь возможность время от времени развеяться вдалеке от домашнего шума и суеты. Он как раз подходил к стойке, собираясь сделать заказ, и помахал рукой Бенци. Бенци окликнул его: «Сосед, привет!
Присоединяйся к нашей компании!» Зяма подошёл к их столику и сел между близнецами и Ноамом со своим кофе и пирожными: «А где вы были? На какой Лужайке?» Бенци недоумённо поднял брови: «Как на какой? На нашей, конечно!.. На «Цлилей Рина»…" — «А я — в «Цедефошрию» пошёл, — похвастался Зяма. — Потому-то моих и не взял, девочкам вовсе ни к чему бы пока что. Старшей, Керен, только исполнилось 14, средней Мерав — 12, а маленькая — вот как твоя малышка, ей 7-и ещё нет…» Ренана, отвернувшись, буркнула про себя, скривив губки: «Знаю я эту Мерав!.. мы её прозвали Мерива…» Бенци услышал и недовольно сверкнул глазами на дочь. Впрочем, Зяма ничего не заметил, он с аппетитом поглощал сдобную выпечку и разглагольствовал с набитым ртом: «Вот я и оставил жену с дочками дома. Меня-то уговорил мой новый шеф Тим Пительман». Бенци изумлённо уставился на Зяму: «Ты у Туми работаешь? Он же, кажется, не у нас…» — «У какого Туми? — удивлённо поднял Зяма брови. — Ты хотел сказать — у Тима Пительмана!» — «Ага… Я оговорился…» — «А что? Я давно с ним работаю, ещё в патентном бюро с ним начинал… — с важной небрежностью обронил Зяма и пояснил: — Очень приятный парень, мягкий, обходительный! А улыбка!..» — «Я думал, он работает в патентном бюро…» — «Бенци, у тебя устарелые сведения! — авторитетно заявил Зяма. — Тим раньше работал на какой-то акустической фирме у себя в кибуце, вот его опыт у нас и пригодился! Я даже не могу тебе рассказать, какие архиважные работы под его руководством мы делаем!» — «Ну-ну… Случайно я знаком и с… Тимми, и с его улыбкой. И сколько он тебе платит, улыбчивый ваш?» Зяма нахмурил свой невысокий лобик и наставительно произнёс: «Неприличные вопросы задаёшь, Бенци». — «Ладно… Прости… Не отвечай, если не хочешь. Но зачем ты туда пошёл, в эту… э-э-э… «Цедефошрию»?" Зяма удивлённо глянул на Бенци, как бы соображая, как лучше ответить: «Видишь ли… Шеф очень меня просил, говорил, что очень важно, чтобы там были и такие, как я… Ну, и… Ему важно, чтобы его сотрудники посещали «Цедефошрию». Это же наша группа Большую Ра… э-э-э… ладно… не будем от этом…» — «Ну, и как, много было таких, как ты? В кипе, в смысле?..» — невинным тоном осведомился Бенци. Зяма несколько замялся: «Если честно, то — нет… Из нашей группы я был один такой, и…» — «И как, понравилось?» — «Ой, не знаю… Бред какой-то, по-моему… Я поэтому раньше свалил. Но, может, я просто ничего не понимаю. Может, эта музыка…» — «Музыка???» — изумлённо спросил Бенци. — «Ну да — альтернативная музыка! Это устарелый термин, — махнул Зяма рукой и важно произнёс: — Сейчас это называется силонокулл!
Это новое течение, оно как раз вписывается в струю подобающей цветовой гаммы!
Понимаешь, что это значит?» Бенци удивлённо поднял брови, Ирми с Максимом пожали плечами и с усмешкой переглянулись, но Зяма ничего этого не замечал, или не хотел замечать.
Он с важностью продолжал, чуть не захлёбываясь от возбуждения: «Ты бы видел, как на неё реагировали молодые элитарии из Далета и Алеф-Цафона! Надо было видеть, как они себя вели! На мой непросвещённый взгляд, слишком разнузданно… Они это называют — раскованно!.. Но… я полагаю, мы просто чего-то не понимаем… Может, это новый раскованный стиль поведения второго-третьего поколения свободных от всяческих галутных комплексов людей!.. Надо бы постараться понять эту молодёжь, приблизиться бы к ним!..» — «А может, лучше постараться их приблизить к нам?» Зяма повысил голос и продолжал возбуждённо частить: «Но они же не хотят!.. Кто-то ведь должен бы положить начало шагам навстречу… Вот я и решил… И Тим — тут он резко понизил голос: — очень просил… Он как-то обмолвился, что ему было бы неприятно, если бы его сотрудники, игнорируя «Цедефошрию», ходили в «Цлилей Рина», которую ругает геверет Офелия! Он прав! Мы создали «Цедефошрию», значит, нам уж никак не подобало бы её игнорировать…» Бенци покачал головой, тихо поясняя Ирми и Максиму: «Цедефошрия» — это Ракушка счастья, то есть по определению что-то ограниченное и… некошерное… — затем повернулся к Зяме: «Ладно, Ликуктус! Кушай, давай!.. Тут вкусно готовят! Правда, Ренана?» — он обернулся к дочери и чуть заметно подмигнул друзьям.
* * *У входа в Парк на скамейке сидела Рути, а рядом с нею, положив ей голову на колени, сладко спала Ширли.
Подошли Моти и близнецы. Рути вопросительно глянула на мужа, и он ответил на её немой вопрос, устало проговорив: «Слава Б-гу! Эта вакханалия для нас, — подчеркнув эти слова: — закончилась! А там действо ещё продолжается… Уф-ф-ф!..
Еле увёл наших сыновей оттуда…» — «А что это было?» На это ей ответил Галь, по её мнению, чересчур возбуждённым тоном: «Мам, раз уж daddy не понял…» Тут Моти резко оборвал мальчика: «Я тебе уже сказал, чтобы ты не называл меня так! Мы сейчас не в Австралии!» Смутно он догадывался, что ему неприятно, что сын так его называет только потому, что так говорит Тим, но не хотел заострять на этом своё внимание. Галь виновато потупился: «Ну, прости, не буду… — и снова возбуждённо заговорил: — Ты себе не представляешь, мама, что это за сила! Ты понимаешь? Эта музыка выше мелодий, ритма и прочей ерунды! Полнейшая безграничность и бесконечность!» Рути осведомилась холодновато-удивлённым тоном:
«То есть как? — музыка выше мелодий, ритма и прочей, как ты называешь, ерунды?» — «А вот так!!! Мелодия ограничивает восприятие. А ритм — это вообще оковы! Ты почитай, что пишет об этом Офелия! А силонокулл — наоборот: безгранично расширяет восприятие! В этой музыке всё: и космическая мощь, и бесконечность пространства, в котором всё едино, все имеет смысл — и одновременно не имеет его!» Тут уж Моти решился перебить сына: «Вот именно: не имеет никакого смысла то штукарство, что эти странные типы нам сейчас выдали. Представь себе, Рути: один… по имени Куку… понимаешь?.. э-э-э… Бакбукини… всё время со страшной силой бьёт бутылки! Много-много бутылок!.. — рассказывая об этом, он устало плюхнулся на скамейку рядом со спящей Ширли, — …а другой, которого нам представили — сахиб Ад-Малек… играет на электронном гибриде электропилы с электродрелью — и звук соответствующий. Это у них называется музыка? А наша жутко гениальная Офелия Тишкер им поёт гимны и оды слагает! У неё это оч-ч-чень складно выходит, куда как доступнее, нежели объекты её описаний… Ну, естественно, Тим… э-э-э… за нею повторяет, а наши умные сыновья — за Тимом…» Рути вполголоса прошелестела: «Ад-Малек… — странное имя… Неудивительно, что Туми повторяет за Офелией Тишкер все её… Не знаю, как назвать поприличнее… Только бы наши сыновья не повторяли…» Моти укоризненно и с горечью покачал головой: «То-то и беда, что повторяют!..» Но мальчики не слышали беседы родителей, они наперебой упивались воспоминаниями о концерте.
