Павел Молитвин - Город Желтой Черепахи
Я усмехнулся: хоботником рыбаки называют местного гнуса, который отличается от комаров, водящихся в пригородах Хачинска, только ярко-алой окраской.
— Да поможет нам Огненная Черепаха!
— Она поможет, верь, — кивнул рыбак и ободряюще улыбнулся, обнажив щербатые зубы.
— Парус убрать, весла левого борта на воду!
Бессильно трепыхаясь, промасленное полотнище паруса поползло вверх, к поперечине, укрепленной на вершине мачты, плеснули весла левого борта. Паоси склонился к ложу большого арбалета и, повернув какой-то рычаг, направил стрелу в хмурое небо. В ровный плеск волн вторгся громкий всплеск и длинный шорох — Прыгающая Камбала плавно вошла в воду в сотне метров от лодки.
— Готовьтесь! — крикнул Паоси.
Руки вкогтились в весло, ноги слились с подставкой, тело превратилось в сжатую пружину, готовую мгновенно распрямиться, чтобы уберечь лодку от падающего бифэня. На спине моего недавнего собеседника буграми вспухли мышцы, не мускулы — опухоли толщиной с руку.
— Пошел! — выдохнул кто-то со стоном.
Послышалось громкое чмоканье, и из зловещесерых волн навстречу лодке вырвалось белесое извивающееся тело — словно носовой платок с черной окантовкой. То ли колоссальная манта, то ли скат, то ли ромб детского змея. Плоский, он совершал волнообразные движения, будто пытался пролезть в узкую щель между тучами.
Раздалось густое, басовитое пение тетивы, лодку резко толкнуло назад, обдав нас дождем брызг, и голос Паоси рявкнул:
— Левый борт!
— Хэх! — разом гаркнули гребцы левого ряда, уводя лодку в сторону, следом за ними и мы взрезали веслами упругую воду.
Необходимости в этом уже не было, мы выполняли маневр автоматически, внутренне смеясь и рыдая от счастья. Мы спаслись. Более того, мы победили!
Радостный крик Паоси возвестил о том, что он не промахнулся — стрела достигла цели. Казалось, это вовсе не длинная стрела из тяжелого темного дерева, с зазубренным кованым наконечником, а тонкая соломинка, еле различимая на фоне туч иголка ткнулась в неудержимо мчащийся на нас ковер и остановила его. Плоское тело бифэня дернулось, словно его свело судорогой, он метнулся в сторону и стал падать.
Оглушительный шлепок многотонной туши о воду, фонтан брызг и волна, качнувшая лодку, заставили нас бросить весла.
— Паоси! — нестройный, но искренний рев только что улизнувших от лютой смерти людей вырвался из двух десятков глоток и разогнал сгустившиеся над лодкой тучи. — Паоси!
Кто-то заорал псалом Огненной Черепахи, уберегшей своих детей, кто-то, покинув скамью, бросился обнимать Паоси, кто-то, сорвав с шеи амулет, швырнул его в океан: морские духи и на этот раз защитили — пусть примут дань любви и уважения от спасенных людей.
Сидящий впереди рыбак обернулся ко мне, на лице его блуждала сумасшедшая улыбка.
— Говорил я?! Говорил?! Живем, друг! — Он с размаху хлопнул меня по плечу.
Я ответил ему тем же, вложив в удар всю силу своего чувства:
— Живем!
* * *— Дигуан! — еле слышно прошелестело над моим ухом. Я открыл глаза и увидел Дэя, сидящего на корточках и настороженно вглядывавшегося в темноту хижины.
— Пошли. Пока все спят, ты сможешь поговорить с Шун.
Я накинул плащ и вслед за Дэем вышел из хижины.
— Она знает, что я приду?
— Юги говорила ей, но я ведь тебя предупреждал, она немного не в себе… Ты куда, на площадь? Задами пойдем, а то копьеносцы увидят. — Он свернул за угол хижины. Луна огромным фонарем сияла на звездном небе, и незнакомые созвездия тревожно мигали, напоминая, как далеко занесло меня от дома, от привычной жизни.
Поселок спал глубоким усталым сном. Нигде не видно огоньков, не слышно звуков человеческого голоса. Спят намаявшиеся за день рыбаки, их жены и дети. Дремлют где-то в укромных уголках копьеносцы — что им охранять в деревне, где нет воров и нет убийц? Они тоже за день наработались, им тоже нужен отдых.
Обогнув наш поселок, мы крадучись подошли к хижинам Средней Луны, и Дэй сделал мне знак, призывающий остановиться и прислушаться. Заметить с центральной площади нас не могли, но если ночные караульщики надумают совершить обход деревни…
— Кажется, никого. Пошли.
Медленно и неслышно пробирались мы в тени хижин, пригибаясь, перебегали полосы лунного света, и вот наконец перед нами темным утесом возник длинный дом Мугао. Дэй тихонько защелкал языком, подождал и, услышав ответный сигнал, удовлетворенно хмыкнул.
— Иди. Юги не спит. В случае тревоги кто-нибудь из нас предупредит тебя.
Я благодарно сжал его худое оцарапанное плечо и, обойдя дом, вышел к торцу, обращенному к лесу. Отодвинул прикрывающую вход циновку и шагнул вперед.
Сначала я ничего не увидел, но постепенно глаза мои привыкли к сумраку. Наверно, я попал в нежилое помещение — вдоль стен стояли грубые, вылепленные местными мастерицами глиняные кувшины и высокие плетеные корзины, в которых здешние хозяйки хранят коренья, сушеные фрукты, вяленую рыбу и другие припасы.
Пробираясь в глубь комнаты, я едва не свалил массивную ступу, наступил на ворох тростника и споткнулся о стопку циновок.
Стараясь не шуметь, я обшарил дальние углы комнаты, но Шун нигде не было. Наверно, ребята напутали или что-то в последний момент помешало ей выйти ко мне. На всякий случай я тихонько позвал ее, но, не получив ответа, уже собрался было уходить, как вдруг внимание мое привлекла груда ветоши слева от входа. Нагнувшись, я разглядел торчащую из-под грязных тряпок руку и услышал прерывистое, всхлипывающее дыхание спящего человека. Раскидав обрывки истертой, засаленной дерюги, я обнаружил девушку, — вздрогнув, она распахнула ресницы и отшатнулась от меня. В глазах ее стоял такой цепенящий, смертельный ужас и отвращение, что мне захотелось немедленно исчезнуть из этой пропахшей болью и страданием комнаты.
Несколько мгновений Шун смотрела на меня как на мерзкого гада, потом узнала, и лицо ее искривила гримаса боли. Она закусила нижнюю губу, закрыла глаза, и из-под крепко сомкнутых век закапали слезы. Или в темноте мне это только показалось?
— Что с тобой? — Я осторожно тронул ее за плечо, но она отодвинулась и прикрыла лицо ладонями.
— Выйдем отсюда, нам надо поговорить, а здесь могут услышать. — Я протянул ей руку.
Неожиданно Шун отняла ладони от лица, в глазах ее полыхнула ненависть.
— Зачем ты пришел? — как ругательство, сорвался с распухших губ хриплый шепот, и я не узнал ее голоса. — Зачем ты пришел, я спрашиваю?!
— Я… Я хотел узнать, как ты живешь… Навестить… Я хотел тебя увидеть…
— Видеть? — Шун дернулась, будто коснулась оголенного электрического провода, и расхохоталась кашляющим смехом. — Пожалуйста! — Она скинула укрывавшие ее лохмотья и начала подниматься. — Ты это хотел видеть? Тебе интересно, что сделал со мной этот зверь? Смотри! — Она повернулась передо мной, словно демонстрируя новое, только что приобретенное по баснословной цене платье, хотя на самом деле была совершенно голой.
