Пола Волски - Наваждение – книга 2
Элистэ находилась в двух милях от Северных ворот, было около трех часов пополудни. Сейчас фермерам и деревенским торговцам самое время возвращаться домой. Десятки, а то и сотни их выйдут из города через эти ворота, и вместе с ними – Элистэ во Дерриваль, затерявшаяся в толпе простолюдинов. А вдруг ее обнаружат? Едва ли, риск наверняка не так уж велик, как расписывает молва Никому и в голову не придет подозревать Возвышенную в грязной, неопрятной, измученной от голода молодой женщине.
Приняв решение и слегка приободрившись, Элистэ тут же двинулась в путь. Через сорок минут ее взору открылись Северные ворота – в первый раз с тех пор, как она въехала через них в Шеррин. Еще тогда Элистэ обратила внимание на тяжелые деревянные створы со стародавними железными креплениями, однако сбитые на скорую руку барьеры, сужающиеся к выходу наподобие воронки, – это было что-то новое. Как и патруль народогвардейцев, человек десять-двенадцать, несущих караул у самых ворот. А уж оседлавшую ворота звероподобную Оцепенелость – такую Элистэ не могла и представить. Огромная сторожевая псина из стали – она веками спала над воротами, обратив вовне слепой взор укрытых под выпуклыми стальными шторками глаз, – но теперь, пробужденная от долгого сна, повернулась к Шеррину, и хрустальные ее окуляры, раскрывшись во всю свою мощь, стали недреманным оком властей. Такова была внушающая ужас Чувствительница Буметта.
Элистэ не стала спешить; остановившись поодаль, она решила понаблюдать. Поток повозок, экипажей и пешеходов двигался вперед под дулами народогвардейских мушкетов и под самым носом Чувствительницы. Время от времени хрустальные мигалки Буметты загорались красным светом, а решетчатые уши-улавливатели поворачивались то в одну, то в другую сторону. Фантастическая эта картина, вероятно, и породила слухи о сверхъестественном могуществе Чувствительницы. Элистэ, однако, не заметила в ней ничего такого уж особенно страшного. Люди шли, повозки катились. Ей показалось, что, вопреки слухам, выбраться из Шеррина довольно просто. Молва все переиначивает. На то она и молва, чтобы сеять страхи среди несведущих.
Все, казалось бы, ясно, но почему-то ноги ее не слушались. Она все стояла, а время шло, и толпа шла себе сквозь узкую воронку через ворота и выходила за город. Народогвардейцы досматривали, расспрашивали, чесали в затылках, а Буметта поводила по сторонам своим стальным рылом, словно чудовищная собака, вынюхивающая дичь.
Элистэ закоченела; холод проникал даже сквозь толстые подошвы ее башмаков. Ждать не имело смысла. Если идти – так сейчас, вместе со всеми: в одиночку ей не пройти. Она незаметно смешалась с толпой.
И тут поток остановился – впереди что-то случилось. Воздух разорвал пронзительный вопль – не то сирена, не то визг. Буметта навострила уши, щелкнула челюстями и замигала своими красными глазищами. У Элистэ все оборвалось внутри: эта тварь ее обнаружила! Значит, молва не лжет, так оно и есть – Чувствительница все ведает и распознала в ней Возвышенную, прочитав ее мысли. Обману конец, а, впрочем она этого и ждала, недаром ей что-то подсказывало… Элистэ застыла на месте.
Но до нее никому не было дела.
Народогвардейцы все как один рванулись к группе ошеломленных граждан, перед которыми опустился шлагбаум. Последовал по-профессиональному быстрый досмотр, Буметта утвердительно рявкнула, и из толпы крестьян выволокли человека – пожилого, сгорбленного, в мешковатом сером балахоне. Он был как все, даже ступал тяжело и разлаписто. Одним словом, фермер как фермер – пока с него не сорвали шапку, грязноватый парик, накладную бороду и под всем этим не обнаружилось моложавое, гладко выбритое лицо.
Элистэ находилась сравнительно далеко, но сразу узнала маркиза в'Оссе во Треста, троюродного брата покойного короля. Она видела его при дворе, даже танцевала с ним раз или два. Привратники-стражи, конечно, не могли знать, кто он таков, но на Возвышенных глаз у них был наметанный, и они радостно заорали, причем их ликование мигом передалось зевакам, сшивавшимся у ворот в расчете именно на такое событие.
Элистэ видела, как уволокли несчастного маркиза.
Глаза Буметты потухли, словно угли подернулись пеплом, толпа успокоилась, и движение возобновилось. Элистэ стояла как вкопанная, пока до нее не дошло, что она привлекает внимание. Она встряхнулась и пошла в обратную сторону, прочь от Северных ворот, прочь от Буметты.
Путь до «Приюта Прилька» показался ей бесконечным. Подавленная, умирающая с голоду, она никогда еще не чувствовала такой смертельной усталости. Элистэ часто останавливалась передохнуть – прислонялась к стене или присаживалась на ступеньки парадных, как обычная нищенка. До «Приюта» она добралась уже в темноте, постаралась проскользнуть незамеченной, однако Прильк был туг как тут и приветствовал ее поклоном и радушной улыбкой, от которой так и несло гнусным притворством.
– Посетителям четвертого этажа, – промурлыкал он, – нынче подают тушеную баранину.
Отвернувшись, она пошла к лестнице и умудрилась ее одолеть, остановившись только раз перевести дыхание. В ночлежке воняло хуже, чем всегда, – курильщица трубки решила скоротать тут еще одну ночь. Но Элистэ было уже все равно. Забравшись под парусину, она провалилась в забытье и проспала до рассвета.
Пробудилась она тем не менее такой же усталой и в состоянии отупения, которого до тех пор не ведала. Тело ломило, а внутренности снедала какая-то непонятная боль. Она не сразу сообразила, что это от голода. Огромным усилием воли Элистэ заставила себя подняться с мерзкого ложа и побрела вниз по лестнице так же безучастно, как и ее соседки по ночлежке. Редкие хлопья мокрого снега лениво опускались на землю с низкого серого неба. Элистэ знобило, она поплотнее укуталась в плащ и потащилась по улице Винкулийского моста.
В тот день она не ушла далеко. Ей не хватило сил выбраться за пределы Восьмого округа. Она бродила в районе Райской площади, обращалась в убогие таверны и жилые дома, где, понятно, в ее услугах никто не нуждался. Правда, Элистэ, возможно, отчасти и сама была виновата, потому что все время останавливалась, чтобы прийти в себя. Сколько времени отняли эти передышки, Элистэ сказать не могла. Как-то раз она даже заснула, примостившись на уличной скамейке, а пробудившись минут через двадцать, увидела, что ее припорошило снежком. Нет, она должна взять себя в руки. И уж совсем непозволительно сшиваться у харчевен и вдыхать запах рыбной похлебки, от этого становилось только хуже. Она поплелась дальше в отчаянии, но не сломленная.
– На четвертом этаже нынче подают пирожки с телятиной и ливером, – весело сообщил Прильк, когда девушка вернулась в «Приют».
