Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств
Я была слишком взволнованна и слишком зла, чтобы сдержать эмоции, выступившие на лице. Вернее, одно лишь чувство. Ненависть.
— Какая, к демонам, ещё сила? Убить безоружного? Или нанять убийцу? Подобно тому, как… — Я затрясла головой. В ушах всё ещё звучал крик. — Это была безжалостная жестокость! Не правосудие.
— Было это?.. — К моему удивлению, Декарта действительно задумался. — Этот мир принадлежит Небесному Отцу. Бесспорно. Тот человек был пойман за распространение запрещённых книг, книг, отрицающих эту реальность. И каждый из прочёвших их — каждый сознательный гражданин, зревший богохульство и не осудивший, — теперь примкнул к его заблуждению. Все они — преступники средь нас, в намерении украсть не золото, даже не жизнь. Но сердца. Умы. Разум и покой. — Декарта испустил вздох. — Истинным правосудием было бы уничтожить их всех, от первого до последнего; прижечь язву ереси, прежде чем она распространится. Вместо того я просто приказал предать смерти каждого из его клики, заодно с супругами и детьми. Лишь тех, кого не наставить уже на путь истинный, кто погиб окончательно душой, — а теперь и телом. Без надежды на искупление.
Я уставилась на Декарта, приходя в цепенеющий ужас от его слов. Теперь я знала, почему мужчина сам кинулся на лезвие. И знала, куда ушла Закхарн.
— Лорд Декарта милостиво предоставил ему выбор, — добавил Вирейн. — Он мог избрать прыжок. Смерть тогда была бы более лёгкой. Обычно ветра кружат тела в опорной колонне дворца, — на землю просто нечему падать. Это… быстро. Почти.
— Вы… — Хотела бы я вновь лишиться слуха. Замкнуть уши. — И вы ещё зовёте себя слугами Итемпаса? Хуже бешеных зверей! Чудовища!
Декарта покачал головой.
— Я дурак, что продолжал искать хоть что-то от неё в тебе. — Отвернувшись, он медленно двинулся по коридору, тяжело опираясь на трость. Вирейн пристроился вслед, готовый тут жу броситься на помощь, стоит его господину споткнуться. Скриптор лишь раз обернулся на меня. Декарта не сделал и того.
Я принудила себя оторваться от стены.
— Матушка блюла заветы Пресветлого куда как истиннее вас всех вместе взятых!
Декарта остановился; сердце моё забилось в страхе. Я поняла, что зашла слишком далеко. Но он так и не обернулся.
— Что правда, то правда, — сказал Декарта преувеличено мягким голосом. — Твоя мать не допустила бы и мысли так опуститься и выказать хоть каплю сострадания.
Молча, он двинулся дальше. Откинувшись, я привалилась к стене — и долго ещё боролась с охватившей тело холодной дрожью.
***
В тот день я пропустила Салон. Я не могла сидеть рядом с Декартой, напустив на себя равнодушие, в то время как в голове всё ещё звенели крики еретика.
Я не Арамери и никогда не стану Арамери, так когда же я успела уподобиться им?
К тому же, мне и так хватало дел иного толка.
Войдя в кабинет Т'иврела, я застала его заполняющим документы. Прежде чем он поднялся поприветствовать меня, я опёрлась рукой о стол.
— Матушкины вещи. Где они?
Он закрыл рот, открыл его снова, выдав короткое:
— Её комнаты в Седьмом Шпиле.
Настала моя очередь держать паузу.
— Они… нетронуты?
— Декарта приказал сохранить всё таким же, как оно было в день её ухода. Лишь после стало ясно, что она не вернётся… — Сенешаль сожалеюще развёл руками. — Мой предшественник чрезвычайно высоко ценил собственную жизнь, чтобы позволить — или даже задаться одной только мыслью — их опустошить. Собственно, я тоже.
Добавил секунду спустя, с истино дипломатическим тактом (впрочем, как и всегда).
— Я пошлю кого-нибудь сопроводить и показать вам дорогу.
***
Матушкино убежище.
Не дожидаясь озвученного приказа, слуга оставил меня одну. После хлопка закрывающейся двери наступила тишина. Пятна солнечного света расцвечивали пол. Тяжёлые шторы даже не шолохнулись, когда я вошла. Люди Т'иврела блюли здесь чистоту — в воздухе не танцевало ни единой пылинки. Затаи я сейчас дыхание, и комната представилась бы портретом искусной работы, а не живой реальностью.
Я шагнула вперёд. Приёмная, значит. Бюро, диван, столик (чайный или рабочий). Пара личных штрихов тут и там — картины на стенах, фигурки на полочках. Красивый резной алтарь в сенмитском стиле. Всё очень… изящно.
И ничего из этого не ощущалось матушкиным.
Я прошла дальше. Слева — ванная комната. Купальня больше моей, но матушна всегда любила плескаться в воде. Я вспомнила, как мы сидели в пузырящейся пене; хихикая, она ерошила волосы на макушке и строила глупые рожицы…
Нет. Только не раскисать.
Ничего стоящего. Скорее, попросту — бесполезное.
Спальня. Огромная овальная кровать в два раза больше моей, глубокая, пышная, белая. Усеянная подушками. Комоды, туалетный столик, камин с каминной полкой — декоративные, ибо огонь в Небесах был ни к чему. Другой столик. Здесь тоже были разбросаны кой-какие личные намёки: аккуратно расставленные флаконы и бутылочки, любимые — впереди. Несколько огромных растений в горшках, всё ещё зелёных, даже спустя столько лет. Портреты на стенах.
На них я и задержала глаза. Чтобы лучше разглядеть, пришлось подойти аж к камину: на самом большом — заключённая в рамку красивая блондинка. Амнийка по виду. Богато одетая, с прямой осанкой — последнее говорило о воспитании куда более утончённом, чем моё собственное. Но многажды интереснее было выражение её лица. Бледная улыбка на едва изогнутых губах; взгляд вроде бы в упор на зрителя, но какой-то рассеянный, туманный, словно не от мира сего. Мечтательный? или со скрытой тревогой? Подметить такое мог лишь бесспорный мастер.
Ошеломляло и другое. Поразительное сходство дамы на портрете с матушкой. Видимо, то была моя бабка, трагически погибшая жена Декарты. Неудивительно, что она выглядела обеспокоенной, заключая брак. С этой-то семьёй.
Я развернулась, дабы обозреть комнату целиком.
— Как вам жилось здесь, матушка? — прошептала вслух. Звук голоса почти не нарушал тишины. Здесь, в закрытой ото всех комнате, где, казалось, само время застыло, я была всего лишь сторонним наблюдателем. — Были ли вы той, кого я помню, или… Арамери?
Ничто тут не поведает о её смерти. Но вполне — об ином. Том, что я обязана знать.
Я начала обыскивать комнаты. Поиски двигались медленно — я не могла позволить себе разворошить здесь всё. Мало того, что подобным поступком я оскорбила бы долгий труд прислуги, — это было бы и неуважением к матушке. Я знала это. Ей всегда нравилась аккуратность.
