Александр Байбородин - Урук-хай, или Путешествие Туда...
Так они провыли-проговорили минуты две или три. А потом Гхажш приказал подойти всем к нему.
– Так, парни, – сказал он весело, – как нам повезло, так никому не везло, пока я живу. Варги пришли. Шестнадцать варгов на пол-лиги от нас. И скоро они будут здесь. То конееды нас сторожили, теперь мы на них поохотимся. Разбейтесь все на пары. Конееды вокруг холма стоят дозорами. Их немного больше сотни. А холм – большой. Так что расстояние между дозорами немаленькое. Нам надо, чтобы они не спали до утра, даже не дремали. Когда варги подойдут, они заводной табун угонят, тогда мы конеедам оставшихся коней перестреляем и уйдём. Понятно?
– А по самим-то конеедам стрелять можно? – спросил кто-то. – Или как обычно при снятии дозора, сначала коней? А то ведь в траве попрячутся. В темени.
– Можно. Это же охота, делайте, что хотите, сами только под стрелы не лезьте. И близко к ним не подходите, иначе на конях догонят. Лучше издалека бейте, промахнётесь – беда невелика. Всё равно растревожите. Давайте!
Скоро нас в бургхе осталось только четверо: я, Гхажш с Урагхом да наблюдатель на дереве, всё ещё лениво помахивающий факелом.
Время от времени у стены из темноты появлялись орки, закутанные в буургха по самые глаза. Кто-то перебрасывал через стену колчан или пук стрел, кто-то, наоборот, говорил, что стрелы у него кончились, и ему отдавали только что принесённые. Несколько раз приволакивали тяжёлые седельные сумы. А один раз принесли на буургха раненого. Раненый то стонал, приходя в сознание, то снова впадал в забытьё. Грудь у него была размозжена, и сквозь порванную волчанку торчали белые сколки рёбер. Гхажш поколдовал над ним немного и сказал: «Не жилец, к утру умрёт. Хорошо. Тащить не придётся». Второй раненый пришёл сам, перекарабкался кое-как через стену, походкой пьяного дошёл до ямы с водой, рухнул рядом и долго, жадно пил, фыркая и отдуваясь.
– Как там? – спросил его Урагх, когда тот, закончив пить, начал что-то делать со своим плечом.
– Кошки-мышки, – ответил раненый, ковыряясь в ране. – Помоги наконечник выдернуть. Сулицу, гад, швырнул. Залёг вместе с конём, я думал, они мёртвые. А как вскочат! Сулицу кинул и конём хотел стоптать. Хорошо стрела на тетиве была. Я этому мерину прямо в пасть засадил! С четырёх шагов!
– Коню что ли? – уточнил Урагх, поливая рану чем-то. Шагху, судя по запаху.
– Да какому коню, – обиделся раненый и, дёрнувшись, зашипел: – Легче, легче тяни. Рваный, кость царапает. Конееду самому. Коня парни завалили. Тогхи зацепил налучиной и весь бок вспорол, вместе со сбруей. Но сильна зверюга! У ней кишки по земле волочатся, а она ещё шагов десять пробежала!
Урагх что-то бросил на землю и обнадёжил раненого: «Жить будешь. А если не загноится, то долго будешь жить». Раненый на глупую шутку не обиделся, а только посмеялся и сказал, что теперь уж всё равно: не зря пожил, а руку и отрезать можно. Меня даже замутило от такого отношения к смерти и ранам. Сам бы я вопил, не переставая, если бы из меня вытаскивали железный наконечник.
Самое противное в роханских сулицах и стрелах – легко снимающиеся наконечники. Неопытные бойцы, получив рану таким оружием, часто, в горячке боя, дёргают стрелу или сулицу, и наконечник снимается и остаётся в ране. Хуже того, они бывают прикреплены к древку ремешком, пропущенным через отверстие в одной из граней. Когда дёргаешь древко, наконечник в ране поворачивается и заклинивается. Его уже не вытянуть и не протолкнуть, только вырезать. Часто приходится вырезать вместе с куском мяса. Злое оружие.
Впрочем, роханцы того же мнения о «чёрной смоле», что хранится в полых рукоятях кинжалов урр-уу-гхай. Думаю, что они согласились бы отказаться от снимающихся наконечников, если бы урр-уу-гхай отказались от «чёрной смолы». Только не знаю, как это можно было бы сделать. Король Рохана может приказать своим воинам крепить наконечники лучше, но буурзам будет трудно договориться о такой «мелочи».
Тем более что оркскому обычаю мазать клинки «чёрной смолой» сотни лет. Или тысячи, что вернее. Изначально орки были низкорослым народом, не выше гномов, и не отличались особой силой. В схватке один на один любой орк уступал хоть человеку, хоть эльфу и уж тем более гному. Вот и выдумали яд, чтобы даже царапина была смертельной. Урр-уу-гхай в бою и силой, и умением не уступают никому. Но обычай, есть обычай, «чёрная смола» по-прежнему наполняет рукояти кинжалов.
Что происходило под курганом, я не знаю. Можно было лишь догадываться по изредка раздававшемуся предсмертному ржанию коней или короткому людскому вскрику. Один раз раздались громкие яростные вопли, а потом вдруг со всех сторон через стену полезли орки. Гхажш, ругаясь на чём свет стоит, и непрерывно раздавая направо и налево пинки и зуботычины, отдавал приказы и расставлял прибежавших по четырём сторонам. Из темноты просвистело несколько стрел, кто-то из лезших через стену орков поймал одну между лопаток и повис на острых, торчащих кольях. Остальные немедленно начали стрелять туда, откуда прилетели стрелы. Но, похоже, промахнулись, потому что из темноты что-то насмешливо крикнули на незнакомом певучем языке. Певучий голос покричал ещё немного, но оборвался на полуслове, раздалось заполошное конское ржание, и с той стороны кто-то коротко свистнул. Гхажш опять выругался, приказал, и орки снова начали вылезать из укрепления.
Эта ночная игра со смертью продолжалась несколько часов, а потом раздался вой. Вой многих волчьих глоток. До этого я думал, что выражение «волосы встали дыбом» – просто оборот речи. Теперь знаю, что такое действительно бывает. Во всяком случае, мои волосы именно «встали дыбом». Каждый волосок на теле встопорщился от ужаса. Вой переливался, становился то выше, то ниже, казалось, волки перекликаются между собой. Этот вой стал знаком и для орков. Сразу же под холмом раздалось знакомое уже мне рычание: «У-р-р-а-а-гх!»
Гхажш метался по укреплению, словно сам был попавшим в клетку волком. Видно было, что его грызёт нетерпение. И я подумал, что, наверное, место начальника там, где его бойцы, и непонятно, почему Гхажш не уходит вниз, под холм. Но он лучше меня знал, что ему надо было делать. Снизу, сквозь вой, рычание, ржание и звон железа донёсся переливчатый свист, и Гхажш немедленно засвистал в ответ, потом крикнул наблюдателю, чтобы тот спускался, и мы все: Гхажш, наблюдатель и Урагх со мною на спине – покинули бургх.
Звёзды уже покинули небосвод, и небо стало предрассветно серым в ожидании солнца. Тьма превратилась в синие мутные сумерки. В такое время очертания предметов искажаются, скрадываются, кажутся ближе, чем есть на самом деле, и глаза постоянно обманываются, принимая одно за другое и путая расстояние. Поэтому мне казалось, что с холма мы спускались бесконечно долго. Тем более что я висел на спине Урагха спиной к движению, и мне не было видно, сколько ещё надо идти до подножия холма.
