Хоуп Миррлиз - Луд-Туманный
Глаза мастера Натаниэля беспокойно блуждали по знакомой комнатке, несомненно, очень уютной и аккуратной.
«Аккуратный, как гостиная феи», – вспомнилась ему старая доримарская поговорка.
На столе стояла ваза с осенними розами. Они издавали приятный аромат, напоминавший о спокойной и безмятежной жизни в маленьком домике с зелеными ставнями, веселыми ситцевыми занавесками на окнах и пахнущими лавандой простынями. Но хозяина, пригласившего вас, уже нет на этом свете, да и сам дом сохранился только в вашей памяти – может быть, это крик петуха, превратившийся в запах? А есть ли вазы с розами в гостиной у фей?
– О, Конопелька, я вижу, тут появилось кое-что новенькое, да?
Он увидел на каминной полке шкатулку с ракушками, тонкими, как крылышко бабочки, и так же ярко раскрашенными. Рядом стояли фарфоровые горшочки, словно сделанные из лепестков мака и орхидей. Их причудливые формы не могли быть изготовлены ни на одном гончар ном круге в Доримаре.
Вдруг он тихо присвистнул и, указывая на подкову из чистого золота, прибитую к стене, сказал:
– И это тоже! Могу поклясться, что никогда не видел ее раньше. Приплыл твой корабль, Конопелька?
Старуха безмятежно подняла глаза от штопки:
– Ах! Эти вещички достались мне от моего брата. Он умер, а его имущество расползлось. Я очень рада, что эти безделушки попали ко мне: сколько себя помню, они всегда были на кухне у нас дома. Я часто думаю о странностях природы: всякая подобная дребедень живет еще долго после того, как твердые кости и плоть обратятся в прах. И вот что удивительно, мастер Нат: старея, человек начинает жить среди всякого хлама. Всяких фарфоровых штучек… – И, смахнув слезинку, она добавила: – Откуда появились эти старинные вещи, я никогда толком не знала. Думаю, что подкова – ценная вещь, но даже в неурожайные годы мой бедный отец не хотел ее продавать. Он часто говорил, что она висела над дверью и при его отце, и при его деде, и лучше ей там оставаться всегда. Возможно, он думал, что ее обронила лошадь герцога Обри. А что касается ракушек и горшочков… Детьми мы часто шептались о том, что они появились с той стороны гор.
Мастер Натаниэль вздрогнул и уставился на нее в изумлении.
– С той стороны гор? – тихо повторил он в ужасе.
– А почему бы и нет? – невозмутимо парировала Конопелька. – Я родилась в деревне, мастер Натаниэль, и меня научили не бояться ни запаха лисицы, ни выдры… или феи. Они небезопасны, я тебе доложу, и лучше оставить их в покое. Но хотя от нас не всегда зависит выбор окружения, соседство – все равно благо. О себе скажу: я бы никогда не выбрала в соседи фей, но это сделали за меня. И мы должны извлечь из этого пользу.
– Клянусь Солнцем, Луной и Звездами, Конопелька, – произнес мастер Натаниэль в испуге, – ты сама не знаешь, что говоришь, ты…
– Послушай-ка, мастер Нат, даже не пытайся разговаривать со мной своим барским тоном! Для меня ты никакой не мэр, а просто мальчишка! – рассердилась Конопелька, грозя ему кулаком. – Я очень хорошо знаю, что говорю. Давным-давно я многое для себя решила. Но хорошая кормилица держит свое мнение при себе, если оно не совпадает с мнением хозяина. Поэтому я не говорила ни тебе, когда ты был ребенком, ни мастеру Ранульфу, что я об этом думаю. Если кто-то знает, что его не хотят, то это только усиливает желание прийти – относится ли это к феям или к доримарцам. Только наш безумный страх перед соседями дает им возможность оставлять нас в дураках. Я всегда считала, что здоровый желудок может переварить все, что угодно… даже волшебные фрукты. Вспомни нашего мальчика, Ранульфа, – Люк пишет, что он никогда так хорошо не выглядел. Нет, ни волшебные фрукты, ни что-либо другое не могут испортить хороший желудок.
– Теперь я понимаю, – сухо сказал мастер Натаниэль, поневоле успокаиваясь от ее слов и сердясь на себя за это – А за Черносливку ты тоже спокойна?
– Может и нет, – ответила Конопелька, – но не вижу толку в том, чтобы уподобляться вашей супруге и весь день напролет плакать и горевать. Жизнь имеет свои грустные стороны, и мы должны воспринимать ее жестокость так же, как и ее прелести. Да, девушки иногда умирают в канун свадьбы, или, что еще хуже, даря жизнь своему первенцу погибает мать, но мир от этого не перестает существовать. Жизнь – штука довольно печальная в любом смысле, но бояться все равно незачем. Я выросла в деревне, и моя бабушка говаривала: «Нет часов лучше Солнца, и нет календаря лучше Звезд». А почему? Глядя на них, человек учится смотреть на Время. А когда человек привык всю жизнь видеть его таким, как оно есть, а не запертым в часы, как в Луде, то он понимает, что ему живется спокойно и безмятежно, как волу, тянущему плуг. А когда смотришь на Время, учишься петь. Говорят, что фрукты с той стороны гор обучают пению. Я никогда не пробовала больше одной дольки, но все-таки умею петь.
Вдруг все глубоко спрятанные многолетние мучения и страхи отпустили сердце мастера Натаниэля, и он разрыдался. Конопелька с ликующей нежностью поглаживала его руку и бормотала слова утешения, как в давние времена его детства.
Успокоившись, он сел на скамеечку у ее ног и положив голову ей на колени, попросил:
– Спой мне, Конопелька.
– Спеть тебе, дорогой мой? А что мне тебе спеть? Голос у меня уже не тот, ну да ладно, есть одна старая песня, «Водосбор» называется. Ее сейчас часто поют на улицах, у нее хорошая мелодия.
И нежным, чуть глуховатым, словно звук спинета, голосом она запела:
При герцоге Обри не было бедных,
И лорд, и нищий обедали под деревьями,
С лилиями, дубровником и горячим вином,
С розой-эглантерией,
И костром,
И земляникой,
И водосбором.
В ее пении мастер Натаниэль снова услышал Звук. Но на этот раз в нем не было угрозы. Он излучал покой и умиротворение, как лес, как полотна старых мастеров, как прошлое; журчал, как струящаяся вода; был мирным, как мычание коров, возвращающихся в хлев на закате.
Глава 11
Противоядие сильнее здравого смысла
Песня закончилась, но мастер Натаниэль продолжал сидеть у ног своей старой кормилицы. Казалось, его тело и душа погрузились в прохладный освежающий пруд.
Как ни удивительно, но Эндимион Хитровэн и Конопелька разными путями пришли к одному и тому же результату: бояться не стоит. Ни в море, ни в небе, ни на Земле нет такой темной и зловещей пещеры, чтобы оправдать тайный страх.
Но, кроме сомнений, были и факты. Против фактов Конопелька не дала ему лекарства. А если с Ранульфом случится то же, что случилось с Черносливкой? Если он исчезнет навсегда за Горами Раздора?
