Елена Грушковская - Великий магистр
Он поморщился.
— Я в любом состоянии её вожу…
И правда, смог. Оружие было погружено под заднее сиденье, и мы покатили по улицам города, который продолжал жить своей жизнью.
Ветер трепал наши волосы, врываясь в салон.
— Ну и натворили мы дел, подруга, — пробормотал Конрад, вытряхивая испачканной в крови рукой сигарету из мятой пачки.
— Мы с тобой крутые, — попыталась я подбодрить — то ли его, то ли себя.
Наверно, не очень удачно.
— Угу, — хмыкнул он. — Круче яиц.
— А куда мы едем? — спросила я.
— За городом на озере у меня есть одна хибарка… Там и подумаем, как быть дальше.
5.5. У озера
«Хибарка» представляла собой одноэтажный домик, уже довольно обшарпанный и с виду заброшенный. Но место было потрясающе красивое: из окон открывался вид на озеро, окружённое хвойной рощей, а в двух шагах был песчаный пляж.
Под ногами заскрипели половицы. Конрад опустил связку оружия на пол.
Общая комната была обставлена скупо: стол со стульями, диванчик у стены, книжный шкаф да большой камин с креслом-качалкой. Полки вдоль стен были по-старомодному украшены тарелками и вазочками, на окнах висели чёрно-белые полосатые занавески.
— Уютное местечко, — оценила я.
Конрад устало опустился в кресло у камина, поморщился, дотронувшись до пропитанной кровью повязки.
— Как ты? — Я присела рядом на корточки, с тревогой заглядывая ему в лицо.
Он выдавил измученную улыбку.
— Ничего… Бывало и хуже. — И, потрепав меня по волосам, добавил: — Ты молодец… Я был бы не против иметь такого напарника.
— Это был мой первый раз, — вздохнула я.
— Понятно… Ну, с боевым крещением тебя. Для первого раза — просто отлично.
Невесёлое это было поздравление.
— Влипли мы с тобой, козочка. То, что случилось, только подтверждает, что «Аврора» мутит воду… Мы слишком много узнали, вот нас и попытались убрать. Но если десятеро авроровцев не справились с одной неопытной девочкой и бескрылым чуваком, то есть надежда, что сила «Авроры» не безгранична.
Я положила ладонь на его рукав.
— Ты — крутой чувак. Самый крутой из всех, что я когда-либо видела в жизни.
Он негромко и устало засмеялся. Возле его глаз собрались ласковые морщинки.
— И много ты видела в своей жизни крутых чуваков?
— Ну… — Я вздохнула, вспомнив о моём синеглазом монстре. — Одного точно видела.
— И что? — Конрад смотрел на меня полушутливо, полусерьёзно, с любопытством.
— Ффуу… — Надув щёки, я выпустила из лёгких воздух. — Да ничего. Он женат.
Его рука скользнула по моим волосам.
— Тогда лучше забудь о нём. Он проигрышный вариант. Не трать своё время и своё сердце на одинокие слёзы в подушку.
В его взгляде проступила задумчивая нежность, но он сморгнул её, потёр веки пальцами.
— Устал я что-то. Прилечь, что ли…
Я сидела на крылечке, обхватив руками колени, и смотрела вдаль, на озеро. Солнце клонилось к закату, заливая янтарным светом стволы деревьев. Прибрежная трава шелковисто колыхалась под ветерком, по водной глади бежала лёгкая рябь…
Вода смыла кровь с рук, солнце высушило слёзы, песок похоронил меня, а ветер оплакал.
А губы Конрада воскресили, мягко прильнув к моему виску.
— Держись, козочка, — сказал он, садясь рядом со мной. — Как-нибудь выживем…
— Уже отдохнул? Как себя чувствуешь? — Я подставляла лицо теплу его взгляда, как лучам солнца.
— Лучше. — Он заправил прядку моих волос мне за ухо.
Мне непреодолимо захотелось уткнуться ему в плечо, и я это сделала.
— Знаешь, во мне что-то изменилось, — озвучила я мысль, шелестевшую в траве вместе с ветром.
— После встречи со смертью всегда меняешься.
— Я не хочу умирать… — В горле стало солоно.
— Козочка моя.
Его щекотная ласка обняла мои губы. Я застыла, почти с испугом прислушиваясь к отклику, который она во мне вызывала. Щемящая и сладкая тоска и безумное, до стона, до боли — желание жить! жить, дышать, любить, цепляться за каждый миг жизни, за каждую её травинку и солнечный зайчик, обнимать крыльями небо, плакать вместе с дождём и смеяться вместе с громом…
Но был один вопрос.
— Почему ты меня так называешь?
Конрад, задумчиво любуясь мной, проговорил:
— Жила когда-то одна… козочка.
— С ней что-то… случилось? — спросила я, не зная, стоит ли расспрашивать подробнее. Прошлое неуютной тенью надвинулось из-за горизонта, прохладно дохнуло в спину.
— Да нет, ничего. — Конрад зажевал травинку, устало щурясь вдаль. — Вышла замуж, родила детей и прожила долгую счастливую жизнь. У неё всё сложилось хорошо. Никакой трагедии, если тебя это беспокоит.
Он сказал «никакой трагедии», но почему-то всё вокруг погрустнело и потускнело, а я почувствовала себя лишней. Во рту стало горько, я обхватила руками колени и закрыла глаза.
— Прости, — защекотал мне ухо шёпот Конрада. — Не грусти, всё это — в прошлой жизни, к которой нет возврата. Жить надо настоящим.
…Конрад развёл в камине огонь. Солнце уже давно зашло, и западный край неба желтел под его прощальными лучами. Я уселась перед огнём прямо на полу, подложив для удобства подушку, а Конрад занял кресло. В открытую настежь дверь доносились звуки ночи. Обострившимся слухом хищника я улавливала каждый шорох, каждый плеск, хруст веточки под лапкой какой-нибудь зверушки и шелест высокой травы. Огонь плясал, отражаясь в зрачках Конрада, сосновые поленья шипели и потрескивали, издавая смолистый аромат, а над озером мерцали звёзды. Едва приметная туманная дымка стелилась над водой.
Не хотелось ничего говорить: слова только нарушили бы эту хрупкую гармонию. Подумав, я принесла матрас с кровати и постелила его на пол, улеглась и стала смотреть на огонь. Через некоторое время Конрад лёг рядом со мной и обнял. Почувствовав тяжесть его руки на себе, я замерла, как натянутая струна. Его губы щекотали за ухом, касались шеи, а потом он легонько зажал зубами моё ухо. Я обернулась, и наши губы встретились.
Вдруг он слегка застонал, замер и напрягся.
— Боюсь, герой-любовник из меня сегодня неважный, уж прости, — проговорил он с виноватой улыбкой, опускаясь на матрас и осторожно ища удобное положение.
— Больно? — Я дотронулась до его повязки: совсем пропиталась.
— Есть немного…
— Давай сменим. Я захватила парочку перевязочных пакетов.
— Да ладно, ничего… И так терпимо.
— Нет, бинт совсем промок. Надо сменить.
— Ладно… Как скажешь.
Я распечатала пакет, а Конрад снял рубашку. Я невольно скользнула взглядом по рельефу его мышц. Сняв старую повязку, я осмотрела рану: она уже начала затягиваться, но ещё причиняла боль. Рана на руке уже почти совсем затянулась.
