Дэвид Уитли - Стражи полуночи
Черубина, которой наскучило ждать, заглянула в документ, щекоча шею Лили своими белокурыми кудряшками.
— Я смотрю, ты не слишком быстро читаешь! — фыркнула она. — Кстати, я прекрасно помню эти самые камни. Парочка оставалась у нас. Жаль, что ты их не видела. Очень красивые дымчатые кристаллы. Кажутся мутными, а стоит поднести их к свету — начинают сверкать и переливаться, словно там, внутри, горит крошечный огонек… Я говорила маме, надо оставить тебе один такой камешек. Но она заявила, что их необходимо продать.
Лили медленно поднялась. В мыслях у нее царило полное смятение. Она подошла к кукольному домику и принялась его внимательно разглядывать.
— Лилит, — пробормотала она, ощущая на языке вкус незнакомого имени, своего настоящего имени.
Черубина, складывавшая свои сокровища в ящик, на мгновение оторвалась от этого занятия.
— Да, это была мамина идея. Она сказала, что Лилит — слишком пышное имя для девочки-сироты. Ей казалось, оно звучит как-то старомодно и подходит разве что для пожилой гувернантки-зануды. — Черубина беззаботно расхохоталась. — Да, выходит, имя тебе придумала не я. В голове у меня все перепуталось. Да и не удивительно, с тех пор прошло столько времени. Лили… Лилит… Какая теперь разница!
— Какая теперь разница? — спокойно и размеренно повторила Лили. Она взяла в руки одну из кукол и заглянула в ее стеклянные глаза. — Вы полагаете, мне безразлично знать, как меня звали по-настоящему?
— Неужели тебе больше нравится имя Лилит? — удивилась Черубина, усаживаясь за стол и наливая себе очередную чашку чаю. — Я согласна с мамой, оно ужасно старомодное. И какое-то напыщенное. Недавно я читала пьесу про древние времена, одну из героинь там звали Лилит.
— Дело не в том, нравится мне это имя или нет, — отрезала Лили, забыв о правилах вежливости. — Мои родители дали мне его при рождении. Это все, что связывает меня с ними.
Лили ощущала, как сердце ее колотится все быстрее, а голос предательски дрожит.
— Я выросла среди сотни других детей, и у меня не было ничего своего, кроме имени, — выпалила она. — Здешние наставники учили нас не выделяться, каждый день повторяли, что главные наши добродетели — покорность и послушание. У нас были одинаковые платья, одинаковые башмаки, одинаковые чувства. Только благодаря именам мы отличались друг от друга. — Пальцы Лили разжались, кукла упала на пол. — Однажды ночью меня продали. Проснувшись утром, я узнала, что отныне буду жить в доме переплетчика и прошивать корешки книг, чтобы получить кусок хлеба. Я могла бы забыть, кто я такая, но мое имя не позволило мне сделать это. Когда наступил мой звездный день и пальцы мои стали слишком велики для переплетной работы, я написала письмо графу Стелли и подписала его своим именем. Тем самым я спасла себя от участи бездомной бродяжки, не имеющей ни крова над головой, ни работы.
Лицо Лили пылало, голова шла кругом. Она отчаянно боролась с желанием схватить Черубину за плечи и тряхнуть ее так, чтобы с глупой кудрявой головы слетели все бантики. Сотрясаясь всем телом, Лили несколько раз глубоко вдохнула, чтобы немного успокоиться.
— Имя — это единственное, на что имеет право каждый человек, живущий в этом городе, — снова заговорила она. — Даже тот, кто лишен семьи, друзей, близких, участия и сострадания. У него есть нечто, принадлежащее лишь ему одному. А ваша матушка отняла часть моего имущества и сочла это сущим пустяком.
Черубина смотрела на нее, словно не веря своим глазам. Наконец она фыркнула и изрекла ледяным тоном:
— Когда ты была маленькой, ты нравилась мне гораздо больше. — С этими словами девушка отвернулась от Лили и принялась пить чай. — Я тебя больше не задерживаю, — бросила она через плечо.
Выйдя из кабинета, Лили долго бродила по коридорам, не замечая ничего вокруг. Она едва взглянула на мальчика, который отпер ей дверь. Оказавшись на улице, она побрела в сторону Центральной площади. Прохожие толкали ее, но она словно не чувствовала этого. Даже нарядные помосты и павильоны, возводимые для праздника, который должен был состояться на следующей неделе, не привлекли ее внимания. Лишь когда девочка пришла домой и потянула на себя скрипучую дверь, документ, который она все еще сжимала, выскользнул из ее пальцев. Лили захлопнула дверь и привалилась к ней спиной, надеясь обрести душевное равновесие в тишине бывшего храма.
— Кто это? Ты, Лили? — донесся из подвала голос доктора Теофилуса.
По лицу девочки пробежала тень. Она не знала, что ответить на этот простой вопрос. Прежде, до того как прочитала злополучный документ, Лили точно знала, кто она такая. Выросшая в приюте сирота, родители которой умерли или же превратились в неприкаянных бродяг. Но теперь, когда выяснилось, что при рождении ей дали другое имя, таинственное, исполненное мистического смысла, все стало иначе… Теперь из головы у нее не выходил мешочек с удивительными кристаллами… Она не представляла, кто она, не знала даже, на какое имя ей откликаться.
— Эй, кто там пришел?
В голосе доктора звучало беспокойство. Лили поняла, что ей необходимо ответить.
— Это я, Тео.
Она все еще не могла привыкнуть называть его Тео. Тем не менее доктор настаивал, чтобы девочка обращалась к нему именно так. Лили ценила это, она понимала, уменьшительные имена используют при общении лишь близкие люди, которых связывают дружеские чувства. Значит, доктор видел в ней не только ученицу, которой доверял приготовление лекарств и заботу об инструментах. Он чувствовал в ней родную душу и хотел, чтобы она считала его другом, а не хозяином. Мысль об этом была Лили так приятна, что губы ее тронула легкая улыбка.
— Хорошо, что это ты, — раздался голос доктора. Его высокая тонкая фигура появилась в дверях, ведущих в подвал. — Я боялся, что снова явилась мисс Дивайн. Эта особа изводит меня требованиями заплатить ренту. Я просил ее немного подождать, но…
Доктор осекся, заметив выражение лица девочки.
— Что случилось, Лили? Ты чем-то расстроена!
Лили покачала головой.
— Ничего не случилось, Тео. Просто… визит в сиротский приют оказался довольно тягостным.
Доктор вздохнул.
— Я пытался отговорить тебя от этого визита, Лили. Нет более бессмысленного занятия, чем ворошить прошлое.
Лили кивнула в знак согласия, подошла к бывшему алтарю, ныне служившему полкой для инструментов, и взяла ступку и пестик.
— Я должна измельчить составляющие для нового снадобья, — рассеянно проронила девочка.
Перед глазами у нее стояла комната Черубины, румяные, нарядные и цветущие куклы, так не похожие на изнуренных детей, живущих в том же доме.
