Танит Ли - Чары Тьмы
Пиребан взирал на них с сомнением, ведь они были столь ровными и гладкими, что казались рукотворными. Затем его что-то подбросило, и он увидел, что из морских глубин поднимается перламутровое чудовище с двумя трепещущими кружевными плавниками или крыльями и таким же кружевным опахалом хвоста. Чудище снова погрузилось в воду, подняв целый фонтан брызг, которые посыпались на Пиребана градом камней. Однако через мгновение воздушный поток снова устремил его вниз и выбросил на длинный белый берег.
Поистине, это место было чрезвычайно странным. Гладкую каменистую поверхность лишь кое-где прорезали извилистые стоки, оставленные многократными приливами и отливами. Ровный берег, ограниченный с одной стороны морем, а с другой горами, тянулся до горизонта в обе стороны. Нарциссовое солнце стояло как раз над вершинами гор, окрашивая их макушки в бледно-золотой цвет.
Однако Пиребан, лежа на этом холодном берегу, почти не обращал внимания на пейзаж. И даже когда на него снова обрушились водяные камни, его не слишком заинтересовало то, что целое стадо китов теперь ныряет и резвится в чернильно-молочных водах совсем рядом с берегом.
Издалека донесся звон, повторяясь снова и снова, все громче и громче. Вслед за звоном послышался рокот огромных барабанов, но и их Пиребан счел за предвестников близящейся смерти. От этой догадки он перешел к теософским размышлениям о том, не умер ли он уже и не отправили ли его боги в иной мир с целью наказания. Он настолько погрузился в свою полуобморочную медитацию, что заметил вышедшую на берег пышную процессию лишь тогда, когда она приблизилась к нему почти вплотную. Звонкие горны и барабаны вдруг затихли, и это привлекло внимание Пиребана. Он приоткрыл глаза и увидел следующее:
Казалось, сама земля произвела на свет сотни белокурых воинов в белых кольчугах и со стальными мечами. Она же, вероятно, породила и серебряные колесницы, запряженные сворами белых гончих. И уж, конечно, не без ее помощи возникли белые знамена, украшенные бледно-лазурными и анемично-желтыми орнаментами. Цвета сгущались лишь на серебряных трубах и трубачах в серых шелковых тюрбанах, которые словно тлели на их головах. Однако барабанщики в пепельно-пегих одеяниях уже снова осветляли цветовую гамму. И наконец завершали это белое шествие три гигантских белоснежных медведя, на их спинах под голубыми зонтами возвышались сиденья из бледного золота. Процессия остановилась, к одному из медведей поспешно поднесли лесенку, и теперь по ней величественно спускался седок. Как и медведь, он был облачен в белые меха и щеголял патриархальными сединами, которые казались лишь на йоту светлее белокурых волос юных военачальников и пажей, помогавших ему спуститься. Морщины на его лице еще красноречивее свидетельствовали о том, что он стар и к тому же привык повелевать. На его голове сверкала бледно-золотистая диадема. Двое других седоков, в отличие от него, были облачены в коричневые меха, а их головы увенчаны диадемами из обычного серебра.
Старик с золотой диадемой двинулся по мраморному берегу и замер, подойдя вплотную к Пиребану. Затем он в ритуальном жесте поднял рук, так что кисти оказались перед лицом, и поклонился. Потом нагнулся поближе к Пиребану и прикоснулся к его ушам и губам.
— Как и было предсказано, господин, ты упал с солнца.
Пиребан к этому моменту уже достиг состояния блаженной придурковатости и вознамерился возражать.
— Вовсе нет, — заявил он.
— Но это все видели, господин, — строго поправил его старик. — Мы все видели, как ты опускался подобно огненной искре. К тому же мы узнали тебя по твоим золотым волосам.
Пиребан, которому не терпелось поспорить, лишь задрожал. Зубы стучали так громко, что несколько запряженных в колесницы собак сочли, что он рычит на них, и заворчали в ответ.
— Видишь, господин, сегодня здесь почти лето, — продолжал старик. — Так кем же еще ты можешь быть, как не солнечным существом? — И по его знаку к Пиребану бросились два пажа, поднесли меховое одеяние с золотой тесьмой. Как только он оделся, к его губам приблизили сосуд из лунного камня. Пиребан сделал глоток. Ароматный напиток, хоть и был водянистым на вкус, тут же его оживил, жилы наполнились животворным теплом. Юный жрец широко открыл глаза и со смесью тревоги и недоумения воззрился на собравшихся.
— Силы вернулись ко мне, хотя, кажется, я все еще сплю. Или это не сон?
— Нет, не сон. Ты здесь в полном соответствии с нашими пророчествами, — категорично заявил старик.
На ноги Пиребану надели бархатные башмаки, а на руки — бархатные перчатки.
— Где же мой венец? — осведомился Пиребан, глядя на диадему старика и вспоминая разные мифы. Раз его появление совпало с каким-то пророчеством, можно рассчитывать на многое.
— Позднее ты будешь помазан на царство. Не соблаговолишь ли, господин, разделить со мной место в паланкине?
Отхлебнув еще глоток из сосуда, Пиребан отважно подошел к медведю и забрался ему на спину. Старик последовал за ним.
— Какая удача, что мы говорим на одном языке, — заметил Пиребан.
— Это вовсе не так, — возразил старик, — я добился взаимопонимания с помощью чар, когда прикоснулся к твоим ушам и губам.
Лесенку убрали в сторону, медведь зарычал и вразвалку двинулся по берегу в обратный путь. Снова запели трубы и заухали барабаны, и киты в чернильно-молочных водах повернули в глубь океана.
— Куда теперь? — беспечно осведомился Пиребан.
— В Сияющий Город.
— Вперед! Вперед! — закричал хмельной от лунного вина Пиребан, размахивая руками, улыбаясь и смущая своим поведением лунного медведя.
Всю дорогу (а путешествие длилось несколько земных часов) облаченный в золото старик, носивший титул Первого господина и обладавший здесь большой властью, говорил не переставая. Второй и третий старейшины, тоже восседавшие на медведях, иногда дополняли его рассказ подробностями или вспоминали какой-нибудь анекдот.
— Не обращай на них внимания, — посоветовал Первый господин. — Они от старости совсем выжили из ума. Я, хотя и старше их и разменял уже второе тысячелетия, нахожусь в полном расцвете сил, как ты можешь заметить.
Пиребан не слишком этому поверил. Первый господин выглядел лет на девяносто, а два других старичка — и того меньше.
Между тем шествие, возглавляемое медведями, поднялось ущельем по террасированному склону и углубилось в горы.
Ущелье гудело как орган от задувавшего ветра. Над головой курились уходящие в бесконечность вершины. Первый господин сообщил Пиребану, что это дует сухой мороз, скапливавшийся здесь в течение зимы и весны.
— Летом наступает жара, — добавил он, — и, как ты сам увидишь, в это время года мы ходим почти голые, в одном лишь меховом платье.
