Анна Котова - Сказания земли Ингесольской
Тихое неразборчивое ругательство, шорох ткани, звяканье пряжки на ремне, скрип половицы. Сел рядом, притянул ее к себе, прижал.
— Да ты вся дрожишь. Полезай под одеяло.
— Я… с-серд-дце б-беды?
— Нет. Ложись скорее, зубы ведь стучат.
Попыталась стряхнуть его руку:
— Нне з-загов-варивай м-мне з-зубы. П-пусть ст-тучат. Я — сердце б-беды?
Уложил силой. Вытянулся рядом, придавил к постели ногой, руками, навалился грудью.
— Тише. Тише, маленькая. Вот так. — И не двинешься, только ее все равно колотит. — Ачаи, девочка. Старая Маканта выжила из ума. Все, что она на самом деле чует — это приближение ноа. Больше она не видит ничего. Ничего, понимаешь?
Помотала головой. Не понимает.
— Клянусь тебе, Ачаи. Нет на тебе никаких отпечатков, кроме моих.
— Т-твоих?
Правильно, вот об этом мы и будем говорить. Сколько потребуется.
— Моих. И будет больше. Прямо сейчас. Вот так. — Ладонь скользит по телу, гладит, успокаивает. — И вот так. — Целовать, унимая нервную дрожь, отгоняя страх. Медленно. Долго.
Шевельнулась, запустила пальцы ему в волосы, и губы отвечают, и этот вздох-полустон… да. Вот так.
Опять напряглась. Что теперь такое?
— Ланеге, это же ноа! У тебя нет забора.
— У меня вместо забора целое Ингелиме, Ире. И я напомнил охон-та Кулайсу, что здесь цветок из его вод. Не бойся.
— Я видела в прошлом году. Зло, размазанное о невидимую стену. Оно летело над озером, и только у забора… Тогда Ингелиме не удержало…
— Тогда — было тогда. Раз ты видишь — смотри. Вон там, в просвет между деревьями.
Приподнялась на локте, вглядываясь в темноту за окном. Кажется, там, между бьющихся на ветру сосновых ветвей, и вправду что-то висело неподвижно, отливая бледной зеленью. А может, и нет. Но холодная лапа, сдавившая горло, разжалась, хотя и не отпустила совсем.
— Ты попросил Хозяина Вод… и что — он — ради меня?..
— Или ради меня. Или ради нас обоих. Или ради себя самого. Какая разница, Ире? — потянул за плечи, опрокидывая. — Иди ко мне. Вот так.
Снаружи ревел ноа, стекла в окнах вздрагивали и дребезжали, озеро бурлило и плевалось, по берегам гнулись под бешеными порывами ветви и стволы, и где-то там, на берегу между лесом и водой, прятался за заборами и засовами перепуганный Тауркан, прислушиваясь к ненастью и шепча древние слова, отводящие беду.
Здесь и сейчас — слов не было.
Ты — моя. Я — твоя.
Вот так.
--
Проснулась. Солнечный луч щекотал ресницы. Ух, как поздно. Давно следовало бы встать… Ланеге не было рядом, и подушка уже остыла, а снаружи доносились неразборчивые голоса. Торопливо натянула шорты и футболку, наскоро умылась, вышла на крыльцо.
Они сидели к ней спиной. Ланеге аккуратно сворачивал большой кусок темно-красной ткани неясного назначения, по краю с него свисали огненно-оранжевые шелковые ленты. Уловил движение за спиной, сказал, не оборачиваясь:
— Орей, Ире. Иди сюда, помоги сложить.
— Доброе утро, — ответила Ирена, переступила босыми ногами по теплому дереву. Покосилась на того, второго. Широкая рубаха, вроде бы — из тонкой серой кожи, а может быть, и нет. Странный материал. Серебристые густые волосы до середины спины. Лица не видно. Сидит, дымит трубкой.
Прошла между ними, остро сожалея, что влезла в шорты, а не в джинсы — пусть бы жарко, но мимо этого седого было почему-то невыносимо неловко идти с голыми коленками. Ощутила внимательный оценивающий взгляд, услышала тихое одобрительное хмыканье. Обернулась.
Лицо у него было молодое, а глаза старые. Гость смотрел на нее из глубины столетий. "Сквозь толщу вод", — подумала Ирена, похолодев. Но постаралась не подать виду. Немного смешно кланяться, когда ты в шортах, и все-таки она поклонилась вежливо. Гость кивнул, пыхнул трубкой и спросил слегка насмешливо:
— И вот это, значит, произрастает в моих водах?
— В Таурканской бухте, — ответил Ланеге. — Но выросло не здесь. Я пересадил цветок в Ингелиме, а теперь вот — пытаюсь укоренить у берегов Чигира. Ире, милая, помоги же, в четыре руки быстрее управимся.
Ирена подошла к нему, взялась за край ткани.
— Хвастаешь, шаман. На Ингелиме я приехала сама.
Горячие пальцы поверх запястья, быстрое ласкающее прикосновение. Тихо, только ей:
— Сама, да. Я звал, ты услышала. Я счастлив, Ачаи.
Сердце дрогнуло. Подвинулась ближе, встала коленями на ступеньку возле его ног, отодвинула постылую красную тряпку, чтобы не мешала. Прижала его ладонь к щеке.
— Я пришла сама, шаман. И на Ингелиме. И на Чигир. Ты не забыл?
Потянулся навстречу, обнял, уткнулся лицом в волосы.
— Как я могу забыть, Ачаи?
Ехидный смех, цоканье языком:
— Эй, Волк, любить свою женщину будешь, когда я уйду.
— Извини, — бросил Ланеге без малейшего раскаяния в голосе, но отодвинулся, а потом и встал. — Ирена, давай все-таки сложим наконец эту штуку.
Взялись за углы, растянули, ленты внутрь, сложили.
Где-то я видела уже — эти ленты, они еще бились по ветру…
— Это сигнал, да? Воздушный змей, что ли?
— Именно. Пока дует ноа, он летит. Потом опускается.
— Что, сам?
— Сам.
Ирена с уважением посмотрела на сверток.
— Я сейчас, — сказал Ланеге и ушел в дом, унес змея.
Гость молчал, сосал трубку. Наконец произнес задумчиво:
— Ну что ж… — и замолчал снова.
Не выдержала:
— Скажи мне, охон-та… — спохватилась, добавила: — Прости, если невежлива.
Проворчал:
— Спрашивай.
— Охон-та, я рассорила его с Таурканом… я виновата… а он нужен людям…
— А люди нужны ему, — кивнул седой. — Ты виновата, Ачаи, да. И люди виноваты. И он. — Пыхнул трубкой. — И я. И Унке.
Хлопнула дверь. Ланеге опустился на прежнее место, притянул к себе Ирену. Спросил настороженно:
— Унке?
— Унке и ты, Волк. Ты напомнил ему об одной старой упущенной добыче.
— И?..
— И он решил, что именно этой приправы недостает в нынешнем супе.
Ланеге вскочил.
— Мне надо в Тауркан.
— Сиди, — покачал головой гость. — Забыл? Только если позовут. Никак иначе.
— Но она же…
— Если позовут. А если нет — значит, такова судьба.
Ирена встала тоже:
— Поедем, Ланеге. Мне тоже надо в Тауркан. Отвезешь.
Гость поднял голову, посмотрел на нее внимательно.
— Сегодня пятница, — пояснила Ирена. — Библиотека.
— С ума сошла, — сказал Ланеге. — После того, что было… да еще ноа… да Унке, который забрал свое… И все равно никто не придет, а если придут…
— Шаман, — вздохнула Ирена, — я сама боюсь. Но там книжки недоразобраны, и привезли двухтомник Зиберта, которым интересовалась Маргарита, вдруг она все-таки зайдет, а меня нет. И Кош там один, я беспокоюсь. Поедем. И… если ты меня привезешь, тебя увидят — и, может, позовут? Сюда ехать не решились, а ты вроде как случайно — сам… может, ты успеешь.
