Джуд Деверо - Воспоминание
Хотя Джон никогда не обращал особенного внимания на тонкости, это движение от него не укрылось. Он отбросил пеленку. Одна ножка ребенка была искривлена. Мальчик никогда не сможет ходить как следует.
Нежность и радость в глазах Джона тут же сменились ненавистью.
– И как это я только вообразил, что вы, мадам, сможете дать мне то, что я хочу? – бросил он Алиде, а потом опустил руки и выронил ребенка. Если бы няня, ринувшись к нему, не подхватила его, он бы упал на каменный пол. В следующий момент Джон выбежал из комнаты, и с того момента уже не пытался скрыть презрения, которое питал к своей жене.
На следующий год она подарила ему еще одного сына, но на этот раз Джон уже превратился в пессимиста. Когда ему сказали, он не пошел смотреть на ребенка, а лишь спросил:
– И что с ним не так?
Служанка заколебалась, и он прорычал
– Говорите, что с ним не так! Я не верю, что моя жена способна родить мне настоящего сына.
У Джона было три выбора: в том, что у него, не считая калеки сына, были только дочери, обвинить Бога, обвинить самого себя или обвинить жену. Он выбрал последний.
– Младенец не совсем здоров, – наконец пролепетала служанка.
Услышав это, Джон расхохотался:
– Я, конечно и не надеюсь, что он умрет. Еще меньше я смею надеяться, что моя чертова жена умрет при родах и освободит меня, чтобы я смог жениться на другой – на женщине, которая умеет рожать настоящих сыновей. – Он схватил стоящий на столе бокал вина – Да. Он будет жить, – произнес он с фатализмом в голосе. – Все мои дети живут, и этот будет. Мне нужно будет его кормить, одевать, но радости я никакой не увижу. Уйдите! Оставьте меня в покое.
Пророчество Джона сбылось, и ребенок действительно был жив, но постоянно болел и кашлял из-за какой-то болезни в легких.
Два года спустя Алида родила здоровую девочку, но Джон на нее даже не взглянул, и после этого о ней никогда не спрашивал. Он заметил, что теперь его жена ожидает ребенка еще раз, но уже обещал, что больше никогда не станет посещать ее постель. Какой смысл? В окрестных деревнях было полно женщин, которые могли удовлетворить его похоть. Он не замечал, что если он спал с девушкой и после этого у нее появлялся ребенок и он вмел все основания полагать, что этот ребенок его, – это всегда была девочка. Джон отказывался это замечать. Ему было проще не признавать, что ребенок его. Неважно, что у ребенка были его голубые глаза или форма подбородка. Джон постоянно заявлял, что девочкам он не отец. В округе было хорошо известно, что если какая-то женщина, неважно какого происхождения, сможет родить Джону Хедли сына, то он возьмет ее в замок, и она будет жить в роскоши. Хотя некоторые женщины пытались (одна даже три раза), никто еще не преуспевал в том, чтобы родить ему желанного «настоящего сына».
– Поглядите на него, – потребовал Джон, кивая жене на сидящего в дальнем конце комнаты человека, – почему его жены могут ему рожать сыновей, а вы не можете? Говорят, что все его сыновья были такими огромными, что жены одна за другой умирали, рожая их.
Пытаясь быть почтительной, как будто ей было невероятно интересно, Алида обернулась, чтобы посмотреть на человека, на которого указывал Джон. Но ее сердце, как и все тело, наполнились гневом. Теперь ее уже обвиняют в том, что она не умерла, рожая ребенка величиной с корову? Что, разве о детях нужно судить только по весу, как будто их готовят на убой, как свиней? Ее мужу было плевать на то, что его дочери были умны и миловидны, а старшие даже хорошенькие. У обоих сыновей было доброе сердце, а старший уже умел читать. Для нее было неважно, что один сын хромал, а второй кашлял так, как будто вот-вот умрет.
Алида равнодушно смотрела на мужчину, на которого ей указывал муж. Гильберт Рашер был невероятно груб, ростом с медведя, вечно грязный, вспыльчивый, необразованный, но зато он здорово бился в поединках побеждал любого, кто вызывалего. Кое-кто говорил, что множество ударов; которые выдержал его шлем, выбили мозги из его головы, отчего он сделался глупее, чем был. Но если бы это было в самом деле так, тогда как бы он мог замечать все вокруг и везде видеть свою выгоду?
У Гильберта были одна за другой три жены, каждая из которых дарила ему сына, слепленного точно по образу и подобию их папаши, и умирала сразу после родов. Гильберт любил хвастаться, что от его мужественности даже жены умирают, но большинство женщин были уверены в том, что главная причина смерти жен – стремление избавиться от его грязного тела и еще более грязных мыслей.
В данный момент Гильберт прятал лицо в роскошном бюсте одной из кухарок, которую Алида завтра же поклялась выгнать, а его сыновья, как обычно, занимались тем, что учиняли беспорядок в и без того шумном хаосе свадебного пира. Один, которому было восемь лет (а на вид по крайней мере двенадцать), хлестал маленьким кнутиком двух собак и вопил от восторга. Его старший брат до слез напугал двух дочерей Алиды. Там, где был третий сын, разумеется, тоже что-то творилось, но Алида уже ничего не хотела знать,
«И вот это нужно ее мужу от сына?» – подумала она. Она родила двух сыновей, которые были послушные, милые, умные дети с любящими сердцами. Джон ни разу не сказал им ласкового слова, зато восхищался этими мерзкими придурками, которые находили удовольствие только в том, чтобы издеваться над тем, кто слабее.
Присутствующие не слушали, что говорил Джон. Он уже так долго повторял одно и то же, что все начали считать это шуткой соседи показывали ему своих сыновей и обещали показать, как это делается. Когда Джон не смеялся в ответ, они еще больше смеялись и поддевали его. Но для Алиды гнев супруга был не шуткой. За последние месяцы ее колени покрылись мозолями, ибо она только и делала что просила Бога послать ей здорового сына. Ей было 35 лет, так что она понимала, что у нее почти нет больше шансов подарить мужу настоящего сына. Если бы только… Если бы только она смогла это сделать! Днем и ночью ее преследовало видение: выражение лица ее мужа когда он решил, что у нее родился наконец настоящий сын.
«Женщина может жизнь прожить ради такого, думала она. – Женщине рая ненужно, если ее муж на нее так смотрит».
На этот раз, как только она почувствовала, что беременна, она начала молиться. Она проводила дни и ночи на коленях, заклиная Господа послать ей здорового сына.
Ей даже вспоминать не хотелось все, что она делала. Была тайная, под покровом ночи поездка в другую деревню к какой-то ужасной грязной старухе, которая уверяла, что может точно предсказать, кто родится у ее светлости – девочка или мальчик. Когда же старуха сказала, что госпожа опять родит девочку, с Алидой началась истерика, и она закричала, что видела, как одну ведьму сожгли за колдовство. На следующий день старуха бросила свою лачугу и отправилась скитаться по дорогам, думая, что лучше умереть от голода, чем сгореть на костре
