Михаил Михеев - Серое проклятие
Эллина наблюдала за исходом евреев из Египта… то есть, простите, насекомых из матраца с плохо скрываемой брезгливостью, но, к счастью, обошлось без визгов и прочей женской атрибутики. Все же профессия накладывает определенный отпечаток, в том числе положительно сказывается на выдержке. И только когда мы уже легли, она спросила:
— А скажи… почему у вас этого нет?
— Чего?
— Ну, клопов и прочей пакости. Мы сколько раз ночевали в гостинице, и ни разу нас не кусали.
— Потому что их регулярно выводят, и за чистоту в гостинице хозяин отвечает как минимум лицензией.
— А как максимум?
— Головой. Если, к примеру, кто-нибудь умрет от того, что отравился несвежим пивом, хозяина заведения очень даже запросто могут вздернуть на ближайшем дереве.
— Шутишь?
— В каждой шутке есть доля шутки. Контроль за соблюдением гигиенических норм у меня жесточайший. Зато и дети не мрут как мухи, да и последняя эпидемия холеры была лет пять назад, а в этих местах, насколько я знаю, они случаются почти каждый год.
— А правда, что у вас есть лекарства от любых болезней?
— Не от любых, но от многих. Только, естественно, не на продажу.
— Почему?
— Самим не хватает. Законом предусмотрено, что на экспорт что-либо может идти только после удовлетворения потребностей внутреннего рынка. То есть остались излишки — пожалуйста, продадим, ну а нет — стало быть, все сами используем.
— А если покупателем будет, скажем, король?
— Да какая мне разница? Закон един для всех. Да и потом, я, честно говоря, не очень понимаю, чем король отличается от обычного человека. У него что, в штанах двойные причиндалы?
Девушка фыркнула — похоже, она с трудом сдерживала смех. Давилась, а сдерживала. Однако, закончив смеяться, она все же возразила:
— Он все же глава страны…
— Или ее задница. Без обид, Светлые Земли — это ведь твоя родина?
— Да. Правда, не здесь, а намного севернее.
— Непринципиально. Вот вы ехали по моей стране. Сколько раз вас пытались ограбить?
— Ни разу. Но вооруженный отряд вообще редко грабят.
— Хорошо. Мы с тобой ехали. Вдвоем, заметь, и без охраны. Сколько раз напали? Ни разу. — Тут я, правда, покривил душой, но совсем немного — в конце концов, в Солнечной Бухте напали на меня одного, а не на нас обоих. — А здесь мы второй день — и, считая корабль, подверглись нападению трижды.
— Дважды…
— Трижды. И не спорь, такие цены — это натуральное ограбление.
— Но почему такая разница?
— Да все по той же причине. У нас законы обязательны для всех. Вот те придурки, что на дороге решили нас прижать…
— Кстати, я узнала, это были сын герцога Мурито и его товарищи.
— Да хоть сам герцог, мне-то что?
— Я просто хотела спросить… Разве нельзя было как-то иначе?
— Сама-то веришь в то, о чем говоришь?
— Не очень…
— Вообще, можно было, — задумчиво ответил я. — К примеру, отдать им тебя. Устроило бы? Нет? Ну вот… Так о чем я… Ах да. В общем, за подобное у меня сразу лишают титула и вешают.
— И что, помогает?
— Откуда столько сарказма? Помогает, конечно. Восемь лет назад было пятнадцать судебных процессов, в прошлом году — один-единственный. Сынок какого-то дворянчика из мелкопоместных завалил на сеновале девчонку из соседнего городка. Там, на площади, его и вздернули.
— Дворянина? За простолюдинку?
— А что тут такого? Говорю же, закон един для всех. И потом, дворянин — это не только права, но и обязанности. Пойми, я не только многое даю, но и многого требую взамен. Те, кто считает, что обмен равноценный, остаются, и их большинство. Те, кто не согласен, могут убираться — я никого не держу. Но если уж принял мои условия — извини, их придется соблюдать. А жалость — не мой недостаток. Ладно, спи, завтра рано вставать.
— А как вы смогли сделать так, чтобы перед законом все были равны?
— С трудом. Все, спи давай.
И в самом деле, как ей объяснить, что действительно с трудом. С потом и кровью, с отрубленными головами и виселицами. И хоть что-то получалось лишь потому, что менталитет здесь насквозь средневековый и сюзерен всегда прав. Если, конечно, он способен настоять на своем, если у него достаточно сил и решительности. В этом случае его действия воспринимаются как должное. А слабину дашь — сожрут… С костями сожрут. И прежде чем то, чего я добиваюсь, станет незыблемым и единственно верным, должно пройти много лет и смениться несколько поколений свободных людей, которые не чувствовали на своей шкуре, что значит быть крепостным, продать в рабство сына, чтобы прокормить остальных, или отдать жену лорду по праву первой ночи… А самое паршивое, для того, чтобы этого добиться, кто-то должен оставаться над законом. Хотя бы сейчас… И если на этом этапе со мной что-нибудь случится, все вернется на круги своя. Не потянут мои товарищи дело — нет у них моей репутации и, чего уж там, моих возможностей. Да и не до конца они меня понимают, просто верят мне, как и положено друзьям, прикрывают спину, но первыми пойти не смогут. Я не ангел и не идеалист, поэтому не стремлюсь облагодетельствовать всех и каждого, но нельзя относиться к людям как к говорящему скоту, а здесь до моего появления так и было. Вот почему я должен победить, ведь теперь это и мой мир, мои люди! Только сейчас я начал понимать Сталина, кровавого тирана… принявшего Россию с сохой, а оставившего ее с атомной бомбой. И даже сейчас не был уверен, что потяну нечто подобное. Но все равно буду стараться хотя бы просто потому, что жалко уже вложенных сил и того, что сделано.
Выехали мы утром, когда солнце только стало подниматься, окрашивая море в огненно-серебристые тона. У входа в гостиницу нас ожидал нанятый с вечера экипаж, но прежде, чем ехать, мы плотно позавтракали — мало ли как все обернется, а путешествовать на голодный желудок я не хотел. Хорошо, прислуга в гостинице вставала еще раньше, и заспанный парнишка притащил нам по миске горячей, ароматно пахнущей каши и мелко нарезанного копченого мяса. Плюс баснословно дорогой кофе в огромных кружках. Сварен он был, кстати, на удивление неплохо, и, закончив трапезу, я почувствовал, что жизнь налаживается.
Правда, настроение сразу же немного подпортил экипаж. Рессоры его были на редкость жесткими, колеса о наличии такого изобретения человеческого гения, как пневматические шины, не слышали в принципе, а выложенная булыжником улица была вдобавок не особенно ровной. Словом, растрясло меня изрядно, в отличие от Эллины, которой, похоже, эта поездка доставляла удовольствие. В результате, вылезая из экипажа, мы были прямо антиподами — улыбающаяся и довольная Эллина и злой и мрачный я. При этом главной мыслью в моей голове было, как я разнесу по камешкам эту пародию на город после того, как решу здесь все завоевать. Ничего, кстати, несбыточного в этих мечтах не было.
