Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом - Мартин Джордж Р.Р.

— Мне нужны были две головы, иначе меня бы высмеяли…

— С кем это ты разговариваешь? — спросил кто-то.

Теон обернулся в ужасе. Рамси? Нет, всего лишь три прачки — Холли, Ровена и еще одна, имени которой он не знает.

— С призраками, — вырвалось у него. — Они говорят со мной. Зовут меня по имени.

— Теон Переметчивый. — Ровена больно дернула его за ухо. — Тебе нужны были две головы?

— Иначе его бы высмеяли, — подхватила Холли.

Они ничего не поняли.

— Вы зачем пришли? — спросил, высвободив ухо, Теон.

— За тобой, — басом ответила третья, немолодая, с проседью в волосах.

— Я ведь говорила, что хочу потрогать тебя, — улыбнулась Холли. В руке у нее сверкнул нож.

Закричать, что ли? Кто-нибудь да услышит. Вовремя, правда, им не поспеть: его кровь впитается в землю под сердце-деревом. И что в этом плохого, если подумать?

— Давай трогай. — Он сказал это не с вызовом, скорее с отчаянием. — Убей меня. Прикончи, как Желтого Дика и остальных. Это ведь вы, я знаю.

— Мы? — засмеялась Холли. — Слабые женщины? Нас любить надо, а не бояться.

— Тебя бастард обидел, да? Пальчики отрезал тебе, зубки выбил? — Ровена потрепала его по щеке. — Бедненький. Больше он к тебе не притронется. Ты молился, вот боги нас и послали. Хочешь умереть как Теон — умрешь, больно не будет… Но сперва споешь Абелю.

Тирион

— Номер девяносто семь, — щелкнул кнутом оценщик. — Пара карликов, хорошо вышколенных для вашего удовольствия. — Помост для торгов стоял в устье широкого бурого Скахазадхана на берегу залива Работорговцев. Запах морской соли смешивался с вонью невольничьего лагеря. Тириона мучила не столько жара, сколько влажность: воздух пригибал к земле, как тяжелое мокрое одеяло. — Прилагаются свинья и собака, на которых карлики ездят верхом. Хорошая забава для гостей на следующем вашем пиру.

Покупатели сидели на деревянных скамейках, попивая фруктовые соки. Кое-кого обмахивали опахалами рабы. Многие в токарах, элегантной и крайне неудобной одежде старой аристократии, другие одеты попроще: мужчины в туники и легкие плащи с капюшонами, женщины — в цветные шелка. То ли шлюхи, то ли жрицы — на Востоке не так легко отличить одних от других.

За скамьями стояли, перешучиваясь, западные наемники — этих ни с кем не спутаешь. Под плащами кольчуги, мечи с кинжалами, метательные топорики. Большинство, судя по волосам, бородам и лицам, из Вольных Городов, но и вестероссцы как будто встречаются. Торговаться будут или так, поглазеть пришли?

— Кто предложит первую цену?

— Триста, — произнесла матрона из старинного паланкина.

— Четыреста, — надбавил чудовищно толстый юнкаец, развалившийся в носилках, как сказочный левиафан. В его желтых с золотыми кистями шелках поместились бы четыре Иллирио. Тирион жалел рабов, которым приходится таскать эту тушу. Хотя бы от этой участи он избавлен… какое счастье быть карликом.

— Четыреста одна, — прошамкала старуха в лиловом токаре. Оценщик посмотрел на нее весьма кисло, однако заявку принял.

Рабы-матросы с «Селасори кхоруна», проданные поодиночке, ушли от пятисот до девятисот за каждого. Опытные моряки ценятся высоко. Они не оказывали сопротивления, когда работорговцы захватили их когг — смена хозяина для них значения не имела. Корабельные помощники, свободные люди, имели поручительство от портовой вдовы: она обязалась выкупить их в случае чего-то подобного. Три выживших огненных пальца, пока не выставленных на торги, считались собственностью Владыки Света, и их мог выкупить какой-нибудь красный храм. Им порукой служили наколки в виде языков пламени, а за Тириона и Пенни не ручался никто.

— Четыреста пятьдесят, — предложил кто-то.

— Четыреста восемьдесят.

Одни называли цену на классическом валирийском, другие на гискарском диалекте, третьи давали знать о себе поднятым пальцем, взмахом руки или веером.

— Хорошо, что нас продают вместе, — сказала шепотом Пенни.

— Не разговаривать, — прошипел оценщик.

Тирион стиснул ее плечо. Волосы, светлые и черные вперемешку, липли ко лбу, рваную рубаху приклеивали к спине пот и засохшая кровь. Он в отличие от дуралея Джораха Мормонта с работорговцами не дрался — наказание ему обеспечил длинный язык.

— Восемьсот.

— Еще полсотни.

— Еще одна.

За них давали, как за одного моряка. Может, это Милка их соблазняет? Ученые свиньи — большая редкость, на вес такую не купишь.

После девятисот набавлять стали медленнее. На девятистах пятидесяти одной серебром дело вовсе застопорилось, и оценщик, чтобы оживить торг, приказал вывести Хрума и Милку. Сесть на них без уздечек и седел было не так-то просто. Тирион съехал со свиного крупа и плюхнулся на собственный, вызвав раскаты хохота.

— Тысяча, — раскошелился толстяк.

— И одна, — встряла старуха.

На лице Пенни застыла улыбка. «Хорошо вышколены для вашего удовольствия». Ее отцу есть за что ответить в маленькой, предназначенной для карликов преисподней.

— Тысяча двести, — торговался толстяк. Раб подал ему питье — с лимоном, поди. Тириону очень не нравился взгляд этих желтых глазок, утонувших в жиру.

— Тысяча триста.

— И одна.

Отец всегда говорил, что Ланнистер стоит вдесятеро дороже обычных смертных.

На тысяче шестистах торг снова замедлился, и оценщик предложил покупателям рассмотреть карликов вблизи.

— Карлица молода, — сказал он при этом. — Можно их повязать и взять за детенышей хорошие деньги.

— Да у него ж половины носа нет, — заныла старуха, присмотревшись как следует. Лиловый токар и мертвенная бледность лица делали ее похожей на заплесневевшую сливу. — И глаза разные — дурная примета.

— Вы еще самого лучшего во мне не видали. — Тирион красноречиво взялся за пах.

Старуха взъярилась. Тирион упал на колени от удара кнутом, ухмыльнулся и сплюнул кровью.

— Две тысячи, — сказал кто-то за сиденьями.

На что наемнику карлик? Тирион встал, чтобы посмотреть на нового покупателя. Пожилой уже, седовласый, но высокий и крепкий. Коричневая, будто дубленая, кожа, коротко подстриженная бородка. Под выцветшим пурпурным плащом длинный меч и кинжалы разной величины.

— Две пятьсот, — перебила молодая коренастая женщина с большой грудью. Ее рельефный, инкрустированный золотом стальной панцирь изображал взлетающую гарпию с цепями в когтях. Двое солдат-рабов держали ее на плечах, посадив на щит.

— Три. — Пожилой наемник проталкивался вперед, товарищи расчищали ему дорогу. Это хорошо — с наемниками Тирион умел обращаться. Загорелый не станет выпускать его на пирах — повезет в Вестерос, чтобы продать Серсее. А в дороге чего только не случается. Тирион переманил к себе Бронна — глядишь, и этого переманит.

Старуха и женщина на щите выбыли, но толстяк не сдавался. Он смерил наемников желтыми глазками, провел языком по желтым губам и сказал:

— Пять тысяч.

Наемник нахмурился и пошел прочь.

Семь преисподних! Переходить в собственность Желтобрюхого Тириону ничуть не хотелось. На эту гору сала с отвислыми грудями и смотреть-то противно, а уж несет от него…

— Кто больше?

— Семь тысяч, — выкрикнул Тирион.

По рядам прокатился смех.

— Карлик хочет купить сам себя, — сказала воительница.

— Умный раб заслуживает умного господина, — молвил в ответ Тирион с похабной усмешкой, — а вы тут, похоже, все дураки.

Смех сделался еще громче. Оценщик нерешительно поднял кнут, прикидывая, стоит ли пускать его в ход.

— Пять тысяч я расцениваю как оскорбление, — продолжал Тирион. — Я выступаю на турнирах, пою, придумываю отменные шутки. Могу отыметь вашу жену так, что визжать будет, — или жену вашего врага, дабы его посрамить. Бью из арбалета без промаха и заставляю трепетать людей в три раза выше меня, встречаясь с ними за столом для кайвассы. Стряпать — и то умею. Цена мне — десять тысяч серебром, и я способен ее уплатить. Да, способен! Отец учил меня всегда рассчитываться с долгами.