Сколько горя нужно для счастья? (СИ) - "Филантроп"

Я не знаю какого это иметь сына, но уверен, от дочерей радости гораздо больше. Не говоря уже о том, что ими можно просто любоваться. Мару моё маленькое сокровище… хотя, может уже и не такое маленькое, но всё еще драгоценное.

Она моё дитя, моя радость, мой смысл жизни, она та единственная тоненькая ниточка, которая поддерживает жизнь во мне.

Очень жаль, что моему ангелочку, который не успел прожить даже год, пришлось самолично вырезать около двухсот человек… Даже я убил меньше за свою карьеру, но в этом нет ничего предрассудительного, ну убила и убила — все мы люди не без греха.

Кто-то и вовсе не может есть вареный лук, ну и что нам теперь крест на таких ставить?

Она смотрит на меня со сложным выражением лица, я, конечно, в плане эмпатии дуб дубом, но кое-что могу прочесть.

— Обними меня, дай успокою.

Мару прижалась ко мне так что, казалось, нерушимый позвоночник треснет, даже питон не сдавливает так сильно. Дыхание остановилось на минут семь, легкие жгло огнем, в глазах темнота, но я всё равно не чувствовал за собой право прерывать такой щепетильный момент.

— Не плачь. Я жив и уже никуда не уйду. Дай мне пару дней, и я вновь стану тем высоким статным парнем, с которым не стыдно идти рядом.

— А ты разве был статным? Вот чертовка, уже и подкалывать научилась… Да еще и в такой ситуации…

Она успокоилась и улыбнулась мне злорадной улыбкой. В этот момент моё сердце словно кольнули швейной иголкой, ухмылочка как у матери…

Я еще чуть обкорнал мяса с ноги и поинтересовался. — Кстати, а что это за человек такой невкусный? Эдуард?

— Нет, я обошла деревню и увидела, как он пьяный избивал жену с детьми и подумала, что он зло, которым можно пренебречь. Теперь понимаю, почему мясо будто замариновали в дешевом спиртном.

Не стоит огорчать её и говорить, что такие семейные взаимоотношения нормальные на текущий день и что она своим поступком обрекла на голодную смерть женщину и детьми.

После неторопливого завтрака, мы четыре часа сидели и смотрели в глаза друг другу. Я привыкал видеть её такой взрослой, зрелой, рассудительной, а она просто наблюдала за мной родительским взглядом.

Сейчас, когда я смотрю в её ярко коричневые глаза я вижу интеллект и сознательность. Так уютно рядом с ней, будто мне в вену поставили капельницу успокоительного. Мне кажется, что разум очищается от дурных мыслей, в её глазах я вижу огонь, трескучее уютное пламя у костра на которое можно смотреть бесконечно.

Мышцы на ногах чуть окрепли, и я уже могу делать нетвердые шаги.

— Пойдем подышим воздухом, поприветствуем моих лягушат.

Я почти удачно вышел из повозки, малость спотыкнулся и упал в грязь, зато эффектно.

— Аккуратнее! Я же говорила держись за меня.

Мару подняла меня, я отряхнулся от грязи и только потом обратил внимание на взгляды. Все смотрели на меня как на пропавшего без вести. То, что их господин выглядит как пережеванный кусок мяса немного убавляет искр восторга, но благо меня никогда не трогали такие вещи.

В прошлом мире, я даже находил смелость гулять по улице со штанами, где коленки вытянуты.

— Господин выздоровел! Прокричал Викентий и первым бросился обнимать меня. Толпа последовала его примеру и совсем скоро люди прилипли ко мне как мухи на липкую ленту, кто-то даже втихаря схватил меня за задницу.

Все плакали словно я один из «кимов».

Мару в момент решила проблему и уронила толпу в грязь, негоже чтобы слуги были чище господина.

— Что-то вы хреново выглядите… Из самых нетронутых только старик да сестры за исключением Степаниды.

— А у тебя нога в другую сторону сгибается. Сказал я Эдуарду.

— Похоже неправильно срослась.

— А с тобой что? Почему молчишь? Леопольд указал на своё горло и что-то утробно прорычал. Ааа точно… Ему ж стрелу туда вонзили.

— А остальные где?

— Они без сознания много дней, мы разместили их там. Ярослав указал на ряд повозок ближе к лесу. Кстати, по другую сторону от нас развернулась целая цивилизация, примитивная, но цивилизация.

Мрачная серая деревня, в которой живут мрачные серые люди. Четырех секунд просмотра достаточно, чтобы тебе жить перехотелось. Ты смотришь и понимаешь, что такое настоящие пятьдесят оттенков серого.

Озлобленные, зашуганные человеки, все в лохмотья, волосы грязные как половая тряпка, а глаза голодные как у парней из армии, которые любуется фоткой девушек, которые их не дождались.

Я даже вычленил любопытный факт из памяти.

В особо голодные неурожайные года семьи, чтобы выжить, менялись детьми с соседями, ведь съесть своего ребенка кощунство, а вот сын маминой подруги отличный деликатес. Услуги проституток тут оцениваются в пару картофелин.

Все смотрят на нашу подозрительную компанию с интересом и осторожностью.

Деревня оканчивается высокими стенами, такими внушительными, что кажется подобные сооружения невозможны в такую эпоху. Благо я выработал определенный иммунитет и перестал сильно удивляться каждой странности этого мира.

За стенами отчетливо проглядывается шпиль замковой башни. Никто не знает, как правильно называть этот населенный пункт. Кто-то обзывает городом, кто-то королевством. Главное, что, по существу, всем жителям деревни наплевать что у них происходит и кто там у власти, а мозги городского жителя я еще не пробывал.

Жизнь деревенского человека монотоннее работы охранника. Люди рождаются в нищете, работают с малых лет, совокупляются с малых лет, чтобы потом работать еще больше для прокорма детей.

Ах, да еще их иногда похищают в рабство…

Если прикинуть, то не всё так плохо, им даже можно позавидовать. Вот я, например, не люблю неопределенности, а тут считай вся судьба с момента зачатия известна наперед.

Отдельного внимания заслуживают дети. Они почему-то в отличии от родителей смотрят на нас более злобно что-ли…

Термин детство человек придумал относительно недавно, приблизительно в веке двадцатом. До этого момента детей в привычном смысле этого слова не существовало, детьми называли лишь неумеющих говорить и ходить младенцев.

Стоило такому сделать первый шаг, он сразу же шел на работу, которая за неделю вытравит в нём весь юношеский максимализм.

Детей было много, а когда их много ты перестаешь наделять их особым смыслом. Ну умрет от голода трое из десяти ничего страшного, остальные семь хоть узнают, что такое мясо на ужин.

Если ребенок подцепил занозу или сломал ногу, то можно просто перешагнуть через него. Население очень молодое и никому в голову не приходила дикая мысль жалеть и беречь их.

Это в моем прошлом мире демографического упадка, ты прощаешь малолетним мерзавцам все грехи. Они могут мусорить на улице, заниматься вандализмом, выкалывать котятам глаза на заброшенных стройках, сбиваться в стаи и нападать на прохожих, потому что весело.

Самое главное, что им ничего за это не будет.

Даже ты, как родитель сдерживаешь себя и не бьешь ребенка в ситуации, при которой даже мать Тереза не выдержала бы. Ты бережешь дитятко, зализываешь его как теленка до сорока лет, позволяешь не работать и ждешь момента, когда подросший сын выбросит тебя на улицу или дочка принесет тебе в подоле внука, которого ей зачал один из девятнадцати ухажеров, она пока сама не знает который из них, ведь все они отметились за один вечер.

Чем ниже уровень жизни, тем выше рождаемость. Тут девочки рожают так рано, что вполне уместно сказать — дети делают детей, и нравы у них жестче чем в провинциальном детдоме.

Смотря на их замалеванные лица приходит мысль — надеюсь своих детей я любить буду… А впрочем у черту их, у меня и без того подопечных хватает.

— Ведите меня к пациентам.