Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович
— Да не торопи меня, уважаемый Рогожа, етить тебя и так и эдак! Дай подумаю!
— Разве я тебя торопил, когда ты давеча у этой же березы останавливался и чесал свою плешивую макушку?!
Микей только отмахнулся и пришпорил своего ослика. Помрачневшие казаки вынуждены были двигаться следом, костеря забывчивого старика на чем свет стоит. Ехали молча, прислушиваясь к тревожной тишине вокруг и поплевывая на каркуш, которые носились по веткам и голосили вслед мрачнеющей ватаге.
Прошло еще немного времени, солнце над их головами понемногу закатывалось к горизонту, а лес, усыпанный вороньем как яблоками, никак не желал уступать.
И снова они натянули поводья, и снова старик чесал свою плешь и дергал себя за усы.
— Во, этот пенек я помню! — злился Рогожа. — Мы уже были здесь, пан Микей. Признайся уже — забыла дорогу твоя седая голова!
— Что ты все торопишь меня?! Не видишь, думаю я… Нет-нет, не та эта береза, другая!
— Как пить дать та! — поддержал Рогожу Воробей. — Вон муравейник тот, на который я облегчался. Даже не просох еще!
— Были мы здесь! — кричали казаки. — И этот куст, за который зацепился я рукавом — вон обломанная ветка болтается!
Но упрямый старик все понукал свою лошадь, а уставшие, голодные казаки плелись следом — ничего другого им не оставалось. Солнце клонилось к закату, удлиняющиеся тени злили казаков и они роптали все громче. Мысль, что им придется ночевать в Рыжем лесу бок о бок с гробом, на который вся нечисть в округе точила зуб, грызла каждого и заставляла бросать грозные взгляды в сгорбленную спину седовласого проводника.
Короткий день понемногу растворялся в сумерках.
— Нету моченьки моей! Да чего ты все чешешь свою плешь, как будто жаждешь клад там выкопать?!
На этот раз старик Микей промолчал. Даже ему стало очевидно, что они едва ли отошли от церкви и на пару сотен шагов.
— Мы уже к полудню должны были выйти к хуторам, — сплюнул Рогожа. — А мы все в этом трижды клятом лесу колупаемся! Где же та тропка, вдоль которой ты малым любил землянику собирать?
— Заросла уже давно крапивой та тропка! Забыл все, старый пень!
— Или Леший нас кругами водит?.. — взлетела в воздух страшная догадка.
И словно в подтверждение этой роковой мысли в лесу резко потемнело, поднялся страшный ветрище и закачались колючие деревья над чубами испуганных, помертвевших от страха казаков. Воронье с криком сорвались в воздух, мерзко голося и закрывая хмурые небеса черными крыльями.
— Тьфу, не накличь, проклятый! — застучал сразу с десяток зубов.
— Слыхивал я, что ежели Леший по лесу водит, то надобно плюнуть через левое плечо, одежку свою вывернуть наизнанку и идти задом наперед, молитву Спасителю шепча… — заметил Абай.
— Тоже задом наперед?
— Ага. Ты тоже знаешь этот способ?
— Да пропади он пропадом, гроб этот! — воскликнул Рогожа. — Давно гутарили, что дочка воеводина — всамделишняя ведьма! А я, дурак, не верил… Вот она нас дураков и водит — со свету сжить пытается.
— Че ты мелешь, кум? — загорелся Кречет. — По шее захотел?
— Точно он гутарит — ведьма эта деду Микею башку затуманила! — поддержали Рогожу казаки. — Заперлась у себя в гробу и издевается. Ну-ка спускай его наземь!
Кречет решительно направил коня наперерез и взмахнул нагайкой. Глаза его горели огнем, усы опасно вздымались:
— Ни шагу дальше, панове! Зашибу!
— Ты так за эту тварь впрягаешься, Кречет, будто она тебе родственница какая! — сжались кулаки и потянулись к рукоятям сабель.
— А что, кум? Закопаем ее прямо здесь, пусть ее Сеншес ищет, если ему ее душонка так спонадобилась, — решительно кивнул Рогожа. — Нам-то за что помирать?!
— А за тем, что она дочь воеводина! Которому ты, кум, присягу давал, забыл?
— Не помню, чтобы я клялся и на том свете их сторожить, — покачал головой Рогожа. — Эй, одноглазый, ты-то чего молчишь?! Поди всю ночь с ней провел, знаешь чего ей надобно?
— Предупреждал же я вас, панове, чтобы вы ее из церкви не выносили, — проговорил Каурай, который стоял несколько поодаль от разъяренной толпы. На всякий случай. Кое у кого изрядно чесались руки — от слова перейти наконец к делу. Пальцы все ближе и ближе подбирались к рукоятям сабель.
— Предупреждал, и что? Прикажешь ее обратно в церкву нести? Ха! Ноги моей не будет в том проклятущем месте!
— Лучше так, чем по лесу рыскать, смерти искать. Они-то пока свое не возьмут — не отпустят.
— Свое это чего же? Душу что ли?!
— Ага. Ее в первую очередь.
— Так ты же говорил, что всех разогнал!
— У Ямы есть еще одна попытка. Пока душа Божены в теле держится…
— Так пусть забирают. Нам-то чего? Айда бросим ее, вон в тот овраг!
— Я тебе брошу! — скрипнул зубами Кречет, поглаживая рукоять сабли. — Гляжу ты шибко смелый стал, кум… Ох, недобрые речи ты ведешь.
— Померла уже твоя панночка, Кречет. И панихиду по ней отец Кондрат уже отстоял, ценой жизни своей. Все! И так слишком много чести ее грешной душонке.
Казаки одобрительно замотали чубами, понемногу понукая своих лошаденок и смыкаясь полукольцом вокруг Кречета.
— А ну стоять! — крикнул он. — Ни шагу дальше!
— Хватит тебе, Кречет, уже комедию ломать, — сплюнул Рогожа. — Сгнила Божена. Еще при жизни сгнила, и ты это знаешь не лучше нас. Только Сеншеса смешишь своей собачьей преданностью воеводе! А сам он ничем не лучше дочурочки своей. И это ты знаешь лучше прочих.
— Что ты сказал? Как говоришь, баюново отродье?!
— Ага-ага, правильно я гутарю, хлопцы? — обвел их взглядом Рогожа.
— Сначала поборами своими замордовал всю округу, — закивали казаки и заговорили наперебой, — а сам в хоромах живет таких, что за стенами света белого не видит. А дочурка его в мехах да в кружевах ходит, да все ей мало, она гляди — в ведьмы подалась, блудница!
— Грехов на самой столько, что в век не отмоешься. А мы ее и после смерти спасай!
— Ведьму!
— Еще и опричника этого нанял — хер его знает, может он с чертями заодно, и сам нас сюда заманил?!
— Нетушки, Кречет, я тута свою голову класть не намерен!
— Да чего тут рассуждать? Сваливайте их с лошадей, хлопцы! Чего слушать? Наслушались с лихвой! — заорали казаки. — Расколотим гроб в щепы! Кол ведьме! Кречета на сук! Накомандовался!
В ответ Кречет молодецки дернул поводья, и конь его, развернувшись кругом, с визгом встал на дыбы, потрясая копытами. В кречетовой руке блестела обнаженная сталь, грозя бунтовщикам погибелью. Те отпрянули, но тут же с рычанием поперли на бывшего голову.
Мгновение одноглазый растерялся — не думалось ему, что авторитет Кречета рассыпится так быстро. Кречет был умелый боец, но ему, несмотря на все умение и опыт, было нипочем не сладить с десятком разъяренных мужиков. Пусть еще далеко не все из братии потеряли голову, однако Кречет мгновенно оказался зажат в кольце сторонников Рогожи и был в отчаянном положении.
— На кого?.. На кого пасть раззявили, шавки?! — скалился Кречет в лица бывших товарищей и размашисто крестил воздух вокруг себя, пытаясь держать бунтовщиков на расстоянии. — Забыли кто перед вами?!
К нему пытались прорваться верные ему люди, но их уколами и выстрелами в воздух быстро оттеснили в сторону. Следом хищной гадюкой взвился аркан и рухнул на плечи Кречета. Тот запоздало взмахнул саблей, но петля крепко затянулась на его горле.
Кречет булькнул и покачнулся в седле. Усы его задергались, лицо стало пунцовым.
— Сынки… — запоздало вклинился дед Микей между разъяренными казаками, готовыми сбросить своего пана голову наземь. — Одумайтесь!
Но тут он обреченно вскрикнул и схватился за лоб, иссеченный красным. Не удержавшись на ослике, старик рухнул под копыта взбесившихся лошадей.
Веревка натянулась, и Кречет молча отправился следом за Микеем. Началась свалка.
Каурай мигом определил сколько копий сейчас бросятся пришпиливать его к земле и устремился к деревьям. Вслед ему поднялся дикий свист — загрохотали копыта, и пятеро конников, навострили коней ему наперерез. Щелкнули луки, под рокотание ружей засвистели пули.
