Пол Макоули - Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи
часть вторая
ЧТО ВВЕРХУ, ТО И ВНИЗУ
1
Вереница экипажей, которые везли Его Святейшество Папу Льва X, еще недавно Джованни ди Биччи де Медичи, двигалась в туче пыли, поднявшейся на многие мили, оставив позади деревушки Поццалатико и Галуццо. Его советники и слуги, пажи и повара, его карлики и шуты, в том числе и любимец отца Мариоано, доктора́ и мусульманский заплечных дел мастер, его телохранители и кардиналы Сансеверино Фарнезе, Луиджи де Росси, Лоренцо Пуччи, Лоренцо Чибо и Джулио де Медичи, каждый с собственной толпой слуг, поменьше, сопровождали предстоятеля Святого Престола. За кортежем маршировал отряд швейцарских пехотинцев, их отполированные нагрудники, шлемы, наконечники копий и алебарды сверкали, словно речная гладь в свете яркого солнца. Пятьдесят барабанщиков и флейтистов в пурпурно-белых мундирах вышагивали впереди.
Весть о приближении процессии летела впереди нее, как птицы летят, обгоняя лесной пожар. Сигнальные башни вдоль Сиенской дороги передавали сообщения из города и в город, непрерывно взмахивая своими крыльями. Когда процессия добралась до вершины последнего холма перед спуском в долину Арно, к ней начали присоединяться горожане, выехавшие верхом, в экипажах и vaporetto, и примкнувшие к официальному эскорту городской милиции, который двигался по бокам от папского кортежа, пока тот тащился по длинной, белой от пыли дороги. Знамена развевались, барабанщики бешено отбивали маршевый ритм, хотя на руках у них уже вздулись кровавые мозоли.
Был полдень, когда процессия наконец достигла обширного открытого пространства перед Римскими Воротами. Здесь она остановилась, и слуги кинулись, чтобы помочь Папе выйти из экипажа. На нем был ослепительно белый шелковый стихарь, богато расшитый золотыми нитями, белые перчатки тончайшей кожи, украшенные жемчужинами, и белые шелковые туфли. Папа был грузным человеком с грубыми чертами лица и выпуклыми близорукими глазами, складками жира на шее и изрядным брюшком. Украшенная драгоценными камнями тиара была пришпилена к буйным черным волосам. Казалось, его раздражает суета слуг, хотя он стоически переносил ее, не забывая махать толпе, собравшейся у ворот.
Принесли каменный постамент и помогли Папе взойти на него. Он достал небольшую медную подзорную трубу и несколько минут стоял, рассматривая город в долине, раскинувшийся по берегам пересеченной каналами реки, подернутой коричневой дымкой. Папа поворачивался и так и этак, разглядывая щетинившиеся оборонительными сооружениями перестроенные стены: пневматическую пушку, стволы для загрузки ракет, баллисты, еще пушку и над каждой башней высоко в небе воздушных змеев в форме бриллианта с болтающимися под ними наблюдателями. Лев X сосредоточился на Большой Башне, возносящейся над скоплением красных черепичных крыш и подминающей под себя квадратную, прорезанную амбразурами башню площади Синьории и огромный позолоченный купол Дуомо, увенчанный сияющим золотым шаром и крестом. Дым, поднимающийся над мануфактурами вдоль реки, угловатый лабиринт доков, утыканный мачтами кораблей, словно булавочная подушечка — иголками, запутанная геометрия шлюзов, каналов и ворот, сдерживающих течение Арно, — Папа изучил все.
Может быть, он размышлял о жестоком убийстве своего отца в Дуомо, павшего от рук заговорщиков Пацци, или о восстании против тирании его дяди, из-за которого все их семейство до сегодняшнего дня было изгнано из Республики. Как бы то ни было, слезы катились по его нездорово румяным щекам, когда он убрал подзорную трубу и позволил поднять себя на прекрасного белого арабского жеребца и усадить в дамское седло. Страстный охотник, Папа тем не менее был скверным наездником и страдал от фурункулов, которые уже спустя несколько минут обращали в пытку сидение в узком, жестком охотничьем седле.
Но все равно он улыбался, когда процессия снова неспешно двинулась, вкатилась пышным потоком в огромные ворота и потекла по виа Маджио.
Толпа теснилась вдоль широких улиц. Папа беспрестанно раздавал благословения пухлыми руками, затянутыми в расшитые жемчугом белые перчатки. Половина собравшихся смотрела молча, помня о тягостном ярме правления Джулиано Медичи, когда, мстя за убитого брата Лоренцо, тот уничтожил половину городских купцов, а оставшихся разорил, заставляя их выплачивать его долги, или вспоминая слова знаменитой проповеди Савонаролы, из-за которой началась короткая, но кровавая гражданская война и Медичи в результате были изгнаны. Последователи Савонаролы, которым платил король Испании, изрядно потрудились, расписывая стены фразами, взятыми из обнародованных работ их опального вождя, — рабочие смывали краску, даже когда процессия уже проезжала мимо. Вторая половина толпы, опьяненная верой или вином или и тем и другим, радостно гудела, размахивала флажками и выкрикивала приветствия:
— Palle! Palle! Papa Leone! Palle! Palle![18]
Папа ехал медленно, два пажа вели его белого жеребца за раззолоченную уздечку. Восемь знатных горожан Флоренции поддерживали над головой понтифика полотнища муарового шелка, хитрым образом переплетенные и образовывавшие подобие балдахина в форме крыльев бабочки. Несмотря на этот полог, от дневного зноя обрюзгшее лицо Папы вскоре приобрело угрожающий багровый оттенок. Он часто останавливался, чтобы восхититься знаменами и гирляндами, свисающими со всех зданий, или посмотреть на небольшие живые картины. В одной из них дитя, одетое ангелом, благовещало рождение Христа юной девушке, одетой как Дева Мария, горящие нимбы дрожали над их головами; механический голубь слетел вниз, и из него брызнул луч яркого света, попавший в зеркальце, вшитое в платье девушки на уровне живота. В другой картине актер в сверкающих серебряных доспехах святого Михаила сражался с покрытым медью механическим змеем, поразил его в горло, и из ушных отверстий гада брызнула настоящая кровь. Была еще короткая картинка, в которой Христофор Колумб сходил со своего корабля, качающегося на волнах, сделанных из движущихся полос синей материи, и его встречали актеры, одетые лишь в набедренные повязки и головные уборы из перьев, и индейцы в красных пятнах от табачного сока, благородные дикари с Дружеских островов Нового Света. Далее Америго Веспуччи принимал мексиканский император Монтесума II, восседающий на небольшой ступенчатой пирамиде белого цвета, установленной среди бесчисленных серебряных и золотых блюд с маисом, свиными сливами, гуавой, алоэ, авокадо, бататом и маниокой.
Папа лишь мельком взглянул на эту последнюю картину, прежде чем тронуть коня. Рим придерживался убеждений Испании, что дикари Нового Света: и наивные индейцы с Дружеских островов, и гордые кровожадные мексиканские индейцы, и индейцы майя — должны быть покорены во имя Христа, а флорентийцы подвергают опасности свои души, якшаясь с дикарями и принимая их как равных.
